Слепой. Один в темноте

Тот, что просил огня, принял протянутую зажигалку и прикурил, будто бы невзначай шаря глазами по сторонам. Его цепкий, все подмечающий взгляд несколько раз скользнул по лицу Глеба, и Слепой подумал, что, кажется, седина на висках впервые в жизни сослужила ему добрую службу. Будь он помоложе лет на пятнадцать-двадцать, дело вряд ли кончилось бы миром. Эти люди наверняка работали под началом отставного полковника Кривошеина и подкарауливали здесь не кого попало, а некоего гражданина неизвестной наружности, но известного, а именно тысяча девятьсот восемьдесят первого, года рождения. Глеб же не мог сойти за тридцатилетнего ни при каких обстоятельствах, так что говорить им, по большому счету, было не о чем.

Как немедленно выяснилось, охранник Вронского думал иначе.

– Цхе… Цхеидзе, – дымя зажатой в уголке рта сигаретой, с трудом прочел он вслух надпись на табличке. – Ираклий Вахтангович. Ишь ты, грузин. И, наверное, воевал. Не с нами, а за нас. Уважаю.

– Времена меняются, – сообщил ему Глеб.

– Слышь, земляк, – встрял в их интеллигентную беседу второй охранник, решивший, по всей видимости, что Глеб выглядит вполне безобидно, а значит, мелкими условностями наподобие элементарной вежливости можно смело пренебречь. – А ты, хоть и чернявый, на грузина, вроде, не похож!

– А должен? – с приветливой улыбкой обернулся к нему Сиверов.

– По ходу, да, – без тени смущения заявил охранник. – Если ты русский, зачем на могиле грузина траву рвешь? Кто он тебе – отец, дед? Ведь нет же!

– Он моему деду на войне жизнь спас, – еще раз мысленно попросив прощения у спящего под обелиском, сообщил Слепой. – Дед, когда два года назад умирал, просил найти его могилу. Думал, не найду, а она – вот…

– Два года назад?.. На войне?.. – с натугой ворочая в уме чересчур громоздкие для его куриных мозгов четырехзначные числа, переспросил охранник. – Бывают же, блин, долгожители! Не дай бог до таких лет дотянуть…

«Поговори еще немного, и не дотянешь даже до сегодняшнего вечера», – с внезапно вспыхнувшей злостью подумал Глеб.

– Пошли, – будто подслушав его мысли, толкнул локтем своего не в меру любознательного и разговорчивого коллегу первый «пингвин». – Терки будешь дома с тещей тереть. Нам еще нашего родственника найти надо. Спасибо за огонек, – обратился он к Глебу.

– Не за что, – суховато откликнулся тот. – Всего наилучшего.

«Пингвины», все четверо, исчезли так же тихо и незаметно, как появились. Но Глеб, помня об их незримом присутствии, провел на могиле Ираклия Цхеидзе еще целый час, дергая и охапками относя к расположенному метрах в пятидесяти дальше по аллее мусорному контейнеру молодые, еще не успевшие войти в настоящую силу сорняки…

– Тимуровец, – саркастически проворчал Федор Филиппович, дослушав до конца его рассказ. – А я-то думаю, куда он подевался? В городе такое творится, Вронского чуть не пришили прямо у гроба Фарино, а он, видите ли, демонстрирует навыки полевода и патриотическое воспитание!

Глеб промолчал и, судя по брезгливой, болезненной мине, появившейся на выразительном лице Федора Филипповича, правильно сделал: похоже, генерала покоробило от собственной реплики и без замечаний со стороны Слепого.

– Какие будут соображения? – резко меняя тему, спросил Потапчук.

– Соображений у меня кот наплакал, воробей нагадил, – признался Глеб. – Черт знает, как его искать, этого Торопова! Двадцать третьего годовщина смерти его сестры…

– Я бы на твоем месте не особенно на это рассчитывал, – сказал Федор Филиппович.

– Да я, честно говоря, и не рассчитываю. Просто, кроме этого кладбища, зацепок пока не наблюдается. Номера на «девятке» наверняка фальшивые…

– И номера фальшивые, и «девятка» уже полгода числится в угоне, – проинформировал его генерал. – Забудь о ней и больше никогда не вспоминай. Она стоит в полуквартале от зала, где проходила церемония прощания с Фарино, за углом. Я установил за ней наблюдение, но надо быть законченным идиотом, чтобы после всего, что уже случилось, приблизиться к ней на расстояние прямой видимости.

Глеб грустно покивал, соглашаясь. Торопов или не Торопов, но идиотом его конкурент точно не являлся, а значит, о серой «девятке» и впрямь следовало поскорее забыть. Очередная ниточка, по которой можно было хотя бы теоретически добраться до неизвестного охотника на педофилов, оборвалась с печальным треском.

– А может, по пивку, товарищ генерал? – все-таки предложил он, зная, каким будет ответ.

– Тимуровец-алкоголик – это что-то новое в моей практике, – сообщил Федор Филиппович. – Что-то свежее, волнующее… А поработать тебя не тянет?

– Не-а, – лениво протянул Сиверов, внезапно осознав, что лжет.

Его таки тянуло поработать – вернее, потянуло вдруг, только что, прямо сию секунду. И не просто поработать, а еще разок, более внимательно, изучить предоставленные в его распоряжение Федором Филипповичем документы – те самые, на которые сутки назад он уже буквально не мог смотреть.

– А придется, – мстительно сказал генерал, и Слепой не стал возражать против того, что сам считал необходимым.

Глава 12