Слепой. Один в темноте

После беглого ознакомления с упомянутыми документами у него сложилось стойкое впечатление, что время, прошедшее со дня их последней встречи, его превосходительство провел, перечитывая «Графа Монтекристо» Александра Дюма. А в перерывах, когда уставали глаза и одолевала зевота, развлекался просмотром индийских мелодрам. Ибо откуда еще он мог почерпнуть эту фантастическую до нелепости идею, которую просто язык не поворачивался назвать версией?!

Из документов явствовало, что во время оно у господина Вронского имелся двоюродный брат, Николай Торопов, сын небезызвестного профессора Академии Генштаба генерал-лейтенанта Торопова. К тому времени, о котором шла речь, не только генерал-лейтенанта Торопова, но и его вдовы уже лет пять как не было на этом свете, а скромную (по нынешним меркам) генеральскую квартиру на Кутузовском занимал его сын Николай с семьей – тот самый, что, как уже упоминалось, приходился Александру Вронскому двоюродным братом.

Можно было предположить, что связи и авторитет покойного генерал-лейтенанта немало способствовали продвижению его племянника Саши Вронского по линии комсомольской работы. Правда, тогда, в начале девяностых, комсомольская работа уже была благополучно похерена, а бывший секретарь райкома довольно уверенно пробовал свои силы на стезе молодого российского бизнеса. Как раз тогда возникла риэлтерская фирма «Вся Москва», и примерно в то же время к дружеской компании, состоявшей из Вронского, будущего издателя Казанцева и начинающего адвоката Фарино, примкнули такие, казалось бы, социально чуждые этим московским мажорам личности, как татарский гастролер Валиев и бывший спортсмен, а к тому времени обыкновенный рэкетир с Рижского рынка Зайцев. (Рыбак рыбака видит издалека, подумалось Глебу. Разница в воспитании и социальном положении не так важна, когда речь идет о том, чтобы поразвлечься с малолетками в компании друзей и единомышленников…)

Николай Торопов, старший научный сотрудник одного из многочисленных в те времена «почтовых ящиков», недостаточно быстро реагировал на ежеминутно меняющиеся веяния нового времени. Слова «ваучер» и «приватизация» вызывали у него только пренебрежительное фырканье, и новоиспеченному главе риэлтерской фирмы Александру Вронскому стоило немалых трудов убедить этого витающего в эмпиреях генеральского сынка, что приватизировать квартиру просто необходимо, если он хочет хоть как-то обеспечить будущее собственных детей.

Возможно, из этого так ничего и не вышло бы, но тут налаженный механизм «почтового ящика» начал давать сбои: оборонный госзаказ куда-то исчез, начались разговоры о какой-то конверсии – сиречь перепрофилировании заводов военной и аэрокосмической промышленности на выпуск кастрюль и утюгов, и перед старшим научным сотрудником Тороповым впервые в жизни замаячил костлявый призрак хронического безденежья. До него, наконец, дошло, что «сталинка» на Кутузовском – это не данность наподобие наследственного дворянского имения, а просто муниципальное жилье, которое у него в два счета может оттяпать какой-нибудь ловкач в малиновом пиджаке. Это была недвижимость в Москве – то есть капитал, настоящей цены которому в те времена, пожалуй, еще не знал никто. Но уже тогда было ясно, что это единственный капитал, который супруги Тороповы могут оставить своим детям, и, пройдя через ад бесконечных очередей и согласований, двоюродный брат Вронского Николай все-таки приватизировал квартиру, сделавшись ее полновластным владельцем.

А менее чем через месяц, отпраздновав в гостях у Вронского его день рождения, супруги Тороповы по дороге домой были ограблены и убиты какими-то уличными отморозками, коих в Москве в ту пору было хоть пруд пруди. Доказать причастность к этому убийству казанского гопника Валиева и московского братка Зайцева не удалось ни тогда, ни позднее. Косвенным свидетельством этой причастности могла служить разве что их безвременная смерть. И, похоже, Федор Филиппович подозревал, что приятели Вронского погибли от рук кого-то, кто знал об этом деле больше других, и кого оно каким-то образом напрямую касалось…

Вронский, продолжая выступать в роли доброго дядюшки, немедленно взял под опеку осиротевших детей двоюродного брата. Затем, и притом очень скоро, на свет явилось завещание Николая Торопова. Согласно этому документу, покойный завещал все свое движимое и недвижимое имущество… не детям, нет, а двоюродному брату, Александру Леонидовичу Вронскому. Дети в этом завещании даже не упоминались, и это уже тогда показалось странным всем, кто знал, что Торопов приватизировал квартиру именно ради того, чтобы хоть как-то обеспечить их будущее. Но Фарино, по всей видимости, уже тогда был истинным мастером своего дела, и до настоящего расследования так и не дошло.