Слепой. Один в темноте

У гроба, окруженный старающейся не особенно мозолить глаза охраной, стоял с траурной повязкой на рукаве и с траурной миной на физиономии Александр Леонидович Вронский собственной персоной. По левую руку от него находилась сногсшибательная платиновая блондинка лет двадцати или около того – законная супруга господина Вронского. Траур был ей к лицу; она об этом прекрасно знала и украдкой, явно непроизвольно, стреляла глазками по сторонам. «Дядя Саша», в отличие от нее и подавляющего большинства присутствующих, кажется, скорбел по-настоящему, и это открытие доставило Чижу массу мрачного удовольствия: погоди, дружок, то ли еще будет!

От гроба почти до самых дверей тянулась длинная молчаливая очередь желающих проститься с Марком Анатольевичем и, ввиду отсутствия родных и близких покойного, выразить соболезнование его лучшему другу – Александру Леонидовичу Вронскому. После секундного колебания Чиж пристроился в хвост очереди. Пришел он сюда вовсе не за этим, но неожиданно возникшее искушение оказалось непреодолимым. Так бывает трудно справиться с неразумным желанием подойти к самому краю пропасти, стать так, чтобы носки ботинок повисли в воздухе над бездной, и, наклонившись вперед, посмотреть вниз; так человека, впервые взявшего в руки револьвер, подмывает зарядить в него один патрон, крутануть барабан, приставить дуло к виску, спустить курок и посмотреть, что из этого получится.

Так Чижа подмывало пожать господину Вронскому руку, заглянуть в глаза и посмотреть, узнает его «дядя Саша» или нет.

…Домашний ребенок, росший в атмосфере любви и достатка, он был абсолютно не приспособлен к жизни на улице и, невзирая на свой нежный возраст, прекрасно это понимал. Он не умел попрошайничать, воровать и ночевать в подвалах; оставшись на улице, он рисковал при первой же попытке раздобыть еду очутиться в милиции, которая в два счета вернула бы его к дяде Саше. А если бы этого не случилось, он бы, наверное, просто погиб от голода и холода, не умея позаботиться о себе.

При этом голова у него была светлая, а время, проведенное в доме Вронского (особенно тот его отрезок, на протяжении которого к нему в спальню периодически наведывался «дядя Марк»), не прошло для него даром. Незаметно для окружающих и даже для себя самого Валерка Торопов повзрослел и в свои десять лет думал и рассуждал, как пятнадцатилетний, а временами и вовсе как взрослый, успевший кое-что повидать в этой жизни человек. Кроме того, в последнее время он почти постоянно думал о побеге и изобретал способы прожить самостоятельно, без дяди Саши и его дружков; большинство придуманных им планов были не чем иным, как наивными детскими фантазиями, и в каждом из них непременно фигурировала Женька, без которой он просто не мыслил своего существования. Но кое-что после небольшой доработки можно было пустить в дело, и в тот вечер, наконец, настало время проверить на практике, чего стоят его фантазии. Случилось это неожиданно, как и случаются обычно подобные вещи; шок, пережитый, когда он понял, что это за продолговатый предмет темнеет на асфальте под окном дяди-Сашиной квартиры, мог его убить, но не убил, а лишь сделал сильнее и тверже. И, проплакав до утра на скамейке в самом дальнем углу парка, он начал действовать как взрослый, самостоятельный мужчина, очутившийся в трудной ситуации, но имеющий четкий план спасения.

Первым делом он добрался до вокзала и сел в первую попавшуюся электричку. Он нуждался в крове и пище, не умел и не хотел учиться воровать и, следовательно, должен был определиться в детский дом – по возможности, расположенный на максимальном удалении от Москвы, где его непременно станут искать дядя Саша и дядя Марк. Он понимал, конечно, что жизнь в детдоме – не сахар, но выбора у него не было. Впоследствии выяснилось, что понимал он не так уж много, однако предоставленный ему жизнью выбор от этого не стал ни шире, ни разнообразнее.

После проведенной на парковой скамейке бессонной ночи вид у него был настолько измученный и несчастный, что какая-то сердобольная тетка угостила его пирожком с капустой и двумя вареными яйцами. Подкрепившись, он доехал до конечной станции, пересел в другую электричку и двинулся дальше. Он пересаживался из электрички в электричку, меняя направления, запутывая след. Отец еще в раннем детстве пристрастил его к географии; Валерка любил разглядывать атласы и водить пальцем по поверхности большого глобуса, подробная карта Российской Федерации хранилась у него в памяти и была к его услугам в любой момент. Так что из Москвы он драпал не наугад, а вполне осмысленно – пожалуй, куда более осмысленно и грамотно, чем это сделало бы на его месте подавляющее большинство взрослых.