Слепой. Один в темноте

Сделал он это, пока Сережа приводил в божеский вид оставляющее желать лучшего изображение. Никакие имена в разговоре, естественно, не упоминались, от лишних подробностей Дмитрий Иванович тоже воздержался. Да и вообще, вышло все как-то само собой, мимоходом: возясь с «Фотошопом», который использовал крайне редко и потому успел основательно призабыть, Сережа поинтересовался, что это за тип изображен на фотографии.

– Да если б знать! – с досадой воскликнул тогда Дмитрий Иванович. – Есть у меня на подозрении один человечек, но я даже не представляю, как он сейчас может выглядеть. Так что остается только гадать, он или не он. А на гаданьях в нашем деле далеко не уедешь…

И тогда Сережа, не прерывая работы, сказал:

– Если достать фотографию этого вашего человечка, хотя бы детскую, можно обойтись без гаданий.

Дмитрий Иванович его, естественно, не понял и потребовал разъяснений, в которые Сережа немедленно пустился с охотой профессионала, оседлавшего любимого конька. Послушав его секунд тридцать или около того, Кривошеин прервал собеседника вежливой просьбой перевести все сказанное на русский язык и в дальнейшем говорить только по-русски – если, конечно, Сережу это не очень затруднит.

Сережу это, разумеется, затруднило, но не настолько, чтобы поставленная задача показалась ему невыполнимой. В переводе на русский язык и в предельном упрощении его разъяснения звучали примерно следующим образом. Оказывается, уже много лет назад было разработано целое направление компьютерных программ, способных не только восстановить внешний облик давно умершего человека по фотографии его черепа, но и состарить или, наоборот, омолодить снимок живого индивидуума с учетом среднестатистических данных о происходящих в человеческом организме возрастных изменениях. При помощи этих программ, как утверждал Сережа, можно более или менее отчетливо представить себе, как выглядел восьмидесятилетний старик в расцвете сил, или, наоборот, как будет выглядеть пятнадцатилетний юнец, когда ему стукнет семьдесят пять.

Из этого следовало, что, имея фотографию девяти– или, скажем, десятилетнего Валерия Торопова, можно без особого труда узнать, как он должен выглядеть теперь.

– Сделать сможешь? – начиная ощущать под ногами некое подобие твердой почвы, спросил Кривошеин.

– Думаю, что смогу, – с очень не понравившимся ему сомнением ответил компьютерщик. – Только, во-первых, программки этой у меня нет, и в магазине ее не купишь – спрос практически нулевой, ей только специалисты пользуются, а им за программным обеспечением в магазин бегать не приходится, у них все за государственный кошт и с доставкой на рабочее место… Надо пошарить в сети или спросить у кого-то…

– Пошарь, – сказал Дмитрий Иванович. – Спроси. Дело важное, Сережа.

– Пошарю, – пообещал тот. – Но существует еще один нюанс. Средние данные – они средние и есть. А если он, скажем, с двенадцати лет запоем хлестал денатурат, его сейчас не то что компьютер – мать родная не узнает.

– Если он с двенадцати лет хлестал денатурат, его давно нет в живых, – не удержался от замечания Кривошеин. – Короче, заканчивай с этой фотографией, печатай копии, а потом бросай все и ищи мне эту свою программку. Срочно, Сережа!

Из кабинета системного менеджера он чуть ли не бегом направился к Вронскому. Тут его ждало разочарование: фотографии племянника у Александра Леонидовича не было. Ни одной. Ну, естественно! Он давным-давно спалил в камине на даче, которой владел до того, как построил дворец на Рублевке, все, что хоть как-то напоминало о семье Тороповых. Даже договор купли-продажи их квартиры на Кутузовском, наверное, спалил, не говоря уже о том завещании, которое когда-то состряпал для него покойный Марк Фарино.

Разговаривать на эту тему Вронскому тоже явно не хотелось, но Дмитрий Иванович заставил его напрячь память, указав на то, что от искомой фотографии может напрямую зависеть его, Александра Леонидовича Вронского, драгоценная жизнь. Это, конечно, было преувеличение, но очень большое.

Вронский честно напрягся, но это не помогло. Нельзя вспомнить то, чего никогда не знал, и невозможно найти то, чего не существует в природе – так, примерно, прозвучал его окончательный ответ на настойчивые наводящие вопросы Дмитрия Ивановича.