Слепой. Обратной дороги нет

– Да, – со вздохом сказал он Беде, – сволочь, конечно, еще та. Ты даже не знаешь, какая это сволочь.

– Чего там не знать, – отмахнулся Беда. – Знаю я его как облупленного. Все всё знают…

– Не всё, – сказал Степан Денисович, сгибая в локте правую руку и направляя на охранника нижний конец пакета. – Далеко не всё.

Выстрел был похож на приглушенный хлопок в ладоши. Из-за того что пистолет был спрятан в пакет, Тарасюк не смог как следует прицелиться, и пуля попала Беде не в голову, как планировалось, а в шею. Кажется, она задела сонную артерию; кровь, во всяком случае, хлестала, как из пожарного гидранта.

Беда с грохотом завалился в угол между стеной и пультом, опрокинув на себя электрический чайник с остатками кипятка. Кипяток по этой жарище еще толком не остыл, но Беде это было уже все равно.

– Ты… чего… сука? – с огромным трудом выговорил он, глядя на убийцу круглыми глазами и царапая пальцами застежку висящей на поясе кобуры. Левой рукой он пытался зажать рану на шее, но толку от этого было мало: кровь струилась между пальцами и густым потоком стекала вниз, пропитывая форменную рубаху. Судя по интенсивности этого процесса, жить Беде оставалось считаные минуты.

– Это, Вася, не я, – аккуратно кладя ненужный более пакет на краешек пульта, ласково объяснил Степан Денисович, – это Яремчук. Я ж тебе говорю: сволочь, каких мало. Пришел, понимаешь, на службу и, как говорится, на почве личных неприязненных отношений завалил напарника. Такой вот, понимаешь, гад…

Он снова выглянул в окно. «Гад», как и планировалось, торчал по пояс в машине и, судя по тому, как азартно шевелился его выставленный наружу тощий зад, активно шуровал там, выискивая куда-то запропастившуюся папку. Повернувшись, Тарасюк увидел, что умирающий охранник каким-то чудом ухитрился расстегнуть кобуру и даже наполовину вытащить из нее пистолет.

– Правильно мыслишь, – похвалил его Степан Денисович. – На то ты и охрана, чтоб оказывать преступнику сопротивление. Если надо, то и вооруженное. Правильно мыслишь, Василий, молодец!

Он шагнул в угол, присел и потянулся за пистолетом Беды. Тянуться пришлось издалека, потому что крови на полу была уже целая лужа, и притом здоровенная, а оставлять в караулке кровавые отпечатки своих ботинок не хотелось. Кряхтя, Степан Денисович преодолел сопротивление своего тугого, объемистого живота, смахнул в сторону, как ненужный мусор, цепляющуюся за рукоятку пистолета руку охранника и без проблем завладел его табельным «Макаровым».

– Не переживай, Вася, – кряхтя, приговаривал он, – умер ты геройски. Истекая кровью, сумел уничтожить опасного преступника. Может, в порту даже доску с твоим именем присобачат – где-нибудь поближе к управлению, ага, чтоб все видели. Или буксир твоим именем назовут, который поплоше…

– Сука, – сказал Беда и закрыл глаза: то ли смотреть ему на Степана Денисовича стало невмоготу, то ли сознание потерял, а может, и вовсе отошел – тихо, незаметно, как оно и случается при большой потере крови.

Снова взглянув в окно, Степан Денисович понял, что надо поторапливаться. Яремчук уже шел обратно, помахивая папкой и смоля по дороге сигаретку. Оглянувшись на истекающего кровью Беду, Тарасюк испытал странное, смутно знакомое ощущение. Словно он шагнул с обрыва и теперь летел вниз, навстречу ласковой только с виду морской воде, не имея возможности ни вернуться назад, на край обрыва, ни изменить направление полета. Но при прыжке в воду это ощущение необратимости только что совершенного поступка длилось считаные мгновения, а тут было совсем другое дело. Да и поступок тоже был совсем другой…

Степан Денисович скверно разбирался в таких тонкостях, как глушители, оптические прицелы и прочие навесные приспособления. Он понятия не имел, подойдет ли глушитель от антикварного «вальтера» к отечественному «макару», а проверять уже не было времени. Взгляд его упал на полуторалитровую пластиковую бутылку с остатками минеральной воды. В каком-то заграничном фильме он видел, как одноразовый глушитель к пистолету сделали из похожей бутылки – просто примотали его к стволу липкой лентой, и все дела. Но ни липкой ленты, ни времени на эксперименты у него уже не было. Зато рядом был порт – лязгал, гудел, гремел железом, ревел двигателями даже посреди ночи; на этом шумовом фоне одинокий пистолетный выстрел должен был прозвучать не громче щелчка сломавшейся под ногой сухой ветки.

На лестнице загремели шаги – пришло время действовать. Степан Денисович повернулся лицом к двери, более или менее заслонив собой лежащего в углу Беду и расплывшуюся из-под его тела неправдоподобно громадную кровавую лужу. Руку с пистолетом он завел за спину, и вовремя: в следующее мгновение в проеме распахнутой настежь двери показался слегка запыхавшийся Яремчук. Он стрельнул в темноту окурком и вошел в караулку.

– Дверь закрой, – жестким, приказным тоном потребовал Степан Денисович.