Слепой. Обратной дороги нет

Вместе с чаем ему доставили донесение о последних событиях в Ильичевском морском порту. Донесение было свеженькое, с пылу, с жару, отправленное в седьмом часу утра, из чего следовало, между прочим, что агент, который его составлял, то ли не спал всю ночь, то ли вскочил с постели ни свет ни заря – часика этак в три, а то и раньше.

– Ну-с, что тут у нас? – рассеянно спросил Федор Филиппович, открывая папку и берясь свободной рукой за ручку массивного литого подстаканника.

Адъютант не ответил, поскольку знал генерала как облупленного и видел, что заданный им вопрос был сугубо риторическим, не требующим ответа. Он терпеливо дождался рассеянного генеральского кивка, означавшего, что можно быть свободным, и бесшумно покинул кабинет.

Федор Филиппович нацепил очки, взял из папки верхний листок и стал читать, шумно прихлебывая из стакана обжигающий чай и покряхтывая от удовольствия. Так он чаевничал, только когда был один да еще дома, при жене, которая в такие моменты неизменно вспоминала бородатый анекдот про Штирлица, заказывающего в ресторане «Элефант» салат «оливье» и с размаху падающего в него лицом. И голос за кадром: «Только один раз в год, двадцать третьего февраля, Штирлиц мог немного побыть собой». М-да… Какая-то суровая правда жизни тут, несомненно, присутствовала, но как быть, если пить чай с шумом и кряхтеньем хорошо и приятно, а когда пытаешься пить его тихо и благопристойно, непременно обожжешься?

Поэтому, оставаясь наедине с собой, Федор Филиппович пил чай так, чтобы было хорошо и приятно. Раньше необходимым дополнением к уютному сумраку кабинета, свету настольной лампы и крепкому чаю всегда служила хорошая сигарета, но те времена, увы, тоже давно прошли, и теперь генералу оставалось только посасывать мятные леденцы, сожалея о том, чего уже не вернешь.

Так, прихлебывая, покряхтывая и причмокивая, он прочел два абзаца донесения. Уже на третьем он перестал кряхтеть и чмокать, а к середине четвертого брови его высоко поднялись над оправой очков. Быстро пробежав глазами первый листок, он схватил второй, дочитал до конца, заглянул в третий, снова взялся за первый, но легче ему от этого не стало: даже при вторичном прочтении данный документ оставлял стойкое впечатление, что его писали, не то напившись в дым, не то обкурившись в хлам, не то и вовсе белены объевшись.

Отставив недопитый, вдруг сделавшийся похожим на отвар березового веника чай, Федор Филиппович выдвинул верхний ящик письменного стола и принялся там рассеянно шарить, не вполне осознавая, что, собственно, ищет. Потом рука наткнулась на плоскую жестяную коробочку, в которой хранились проклятущие леденцы, и генерал понял, что ищет сигареты, которых у него в столе давным-давно нет и быть не может. Беззвучно, одними губами произнеся нехорошее слово, Потапчук бросил в рот леденец и со стуком задвинул ящик.

Вообще-то, автор донесения заслуживал всяческого доверия. Другое дело, что описанные им факты выглядели как-то уж очень дико: чувствовалось, что, торопясь поскорее поставить генерала в известность о ночном происшествии, агент изложил вот именно и только факты, не потрудившись, да и не успев, наверное, найти для них более или менее правдоподобное объяснение. Собственно, это было именно то, чего Федор Филиппович требовал от исполнителей, занятых сбором и передачей информации: беспристрастно и правдиво изложить факты. А интерпретировать – дело начальства…

Видимо, при всем обилии приведенных в донесении фактов информация о перестрелке на таможенном складе была далеко не полной. В этой головоломке явно не хватало нескольких кусков, причем как раз таких, которые могли послужить ключом к разгадке. Откуда, например, на закрытом, тщательно охраняемом таможенном складе посреди ночи взялась такая толпа вооруженных людей? И с чего это они вдруг затеяли перестрелку?

Конечно, по поводу последнего обстоятельства у Федора Филипповича имелись кое-какие догадки. В конце концов, где Сиверов, там, как правило, и пальба, потому что стрелять – это его профессия. Основная, так сказать, специальность. Но что же это, он один, что ли, накрошил столько трупов? Он, конечно, мог бы, но для такой работы нужен не пистолет, а как минимум пулемет, причем с неограниченным запасом патронов.

И еще. В донесении ясно сказано, черным по белому: большинство убитых – местные, одесские уголовники. И как это прикажете понимать? Можно, конечно, предположить, что албанцы, не рассчитывая только на свои силы, за большие деньги наняли себе подмогу в лице одесской братвы. Но, во-первых, времени у них на налаживание такого контакта было маловато, а во-вторых, они ведь не крепость штурмом брать собирались, а один несчастный грузовик с одним еще более несчастным водителем. Причем сделать это надо было тихо, не привлекая ничьего внимания, а они устроили там самое настоящее Бородино. Как у Михаила Юрьевича: «…смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой»… Слились они или не слились, на самом деле неизвестно, но после прочтения такого донесения начинаешь думать, что именно слились…