Следы в Крутом переулке

Он нашел наконец свои тапки под табуретом, надел их и вынес ведро за дверь, а вернулся с мешком.

— Вор! — увидев это, завопила Надежда.

— Гриша, отдай подобру, — внятно произнесла Софья, — мы договорились: половину Вере отдадим, нам с Надей — по четверти.

— Отдай им, Гриша, — попросила робко и жалобно Вера. — Нам с тобой этой половины на весь век хватит.

Все, всё что угодно вытерпел бы, казалось, Малыха. От тех, двоих, вытерпел бы угрозы, уговоры, проклятья и обещания. Но чтобы Верка… с ними заодно… Верка, которой он поверил… что она не такая, как все это сличковское отродье, поверил… только что защищал ее с пеной у рта перед Гурбой… как сказал-то Михаил Петрович: позарились на сличковское добро… и еще предупреждал: кровь заговорит, увидишь, и в Верке заговорит… Вот и заговорила!

— За-го-во-ри-ла! — неожиданно для самого себя заорал Малыха. — И ты — как они! Вот как заговорила! Все позабыла, едва золото поманило! Ну-ка, гадюки, посмотрим, что здесь. Посмотрим.

Обеими руками он затряс мешок посреди комнаты. И оттуда посыпались черепки глиняного горшка, рулон золотой фольги, фанерки — одна расщепленная…

— И впрямь — золото?! — Малыха ошалело смотрел на пол.

— Отдай! — завопила Надежда и с растопыренными пальцами кинулась было вниз.

Но Малыха успел схватить ее за руку, мертвой хваткой сжал запястье. Надежда пыталась дотянуться до кучи одной рукой, и тогда Малыха вывернул ей руку за спину и ударом в спину толкнул на кровать.

— Вор! Изверг! — зарыдала Надежда, тряся поврежденной рукой.

— К ней! Обе! На кровать! — крикнул Малыха двум другим сестрам. Сейчас все они для него были одинаковыми. Сличковское отродье! И Верка — тоже.

Он выхватил из кармана рыбацкий складной нож.

— Та-ак, — прошипела Софья, — вот уже до чего дошел.

Старшая сестра потянула Веру за собой, на кровать. А Малыха в остервенении стал расщеплять ножом фанерки — одну за другой, — и из каждой падали на пол золотые пластины.

Все!

Малыха стоял взъерошенный, мокрый, зажав рукоятку ножа в кулаке, словно готовый защищаться от нападения.

— Ты же на всю жизнь себя бы обеспечил, дурной ты наш, — донесся до него, казалось, откуда-то издалека вкрадчивый голос Софьи. — Подумай, Гриша, подумай.

— Не думай, Гриша, ни о чем не думай, — кинулась к нему на шею Вера, прижалась к подбородку мокрым от слез лицом. — Прости меня, прости. Ум за разум зашел! Не надо, ничего нам не надо. Отдай им все. Все отдай!

— Как ты могла, как ты могла, — шептал Малыха. — Это же все… все кровью оплачено… все в крови… А ты… Я ж поверил тебе…

Вдруг он почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо. И почувствовал, что рука — не врага, а друга. Обернулся. Елышев? Как он-то здесь оказался?

— Не бойся, — сказал Елышев.

— Кого мне бояться?

— Этих не бойся. — Елышев кивнул в сторону сестер, сжавшихся на кровати.

Охнула Софья. Елышев усмехнулся, и Малыха понял, что это Софья или Надежда… пожалуй, Софья предупредила Елышева. С чем он пришел? С ним обещали поделиться? Неужели и он?

Малыха отстранился от Елышева. Поставил табурет над кучей, лежащей на полу. Сел, не выпуская ножа из рук. Вера опустилась рядом с ним на колени.

— Уходите, обе уходите, — решительным жестом Елышев показал обеим сестрам на дверь.

Софья вышла тихо, молча, как и вошла.

Надежда обернулась в двери, на пороге.

— Ну, берегись, Малыха. Смотри, чтоб не случилось с тобой… как… как с Петрушиным. Будьте вы все прокляты!

Дверь захлопнулась. Елышев бросился было за Надеждой.

— Как с Петрушиным, говоришь? Ну-ка, подожди…

— Стой! — позвал его Малыха. — Не торопись. Стой, говорю!

Елышев обернулся.

— Ты же слышал, Гриша, что она сказала? Значит, что-то знает? Значит, надо ее к прокурору!

— Не торопись. Куда она денется?

— Гриша, не могла она, — простонала Вера, — не могла. Только пугать может, а на убийство… не могла.

— А ты? Ты могла? — встрепенулся Малыха. — Повариться могла на кровавые железки?

Елышев вышел, придержав за собой дверь.

26

История новоднепровского сопротивления — партизанского движения в крае и подпольной работы в городе — является, как могли бы написать в научной работе или «очерках по…», обычной, рядовой страницей в общей истории героического сопротивления советского народа оккупантам. Как будто в такой общей истории могут быть рядовые страницы! Однако, объективно говоря, новоднепровские партизаны и подпольщики действовали в таких условиях, что совершить нечто из ряда вон выходящее у них и возможности не было. К слову, среди прочих условий оказались и, так сказать, личностные или местные, то есть характерные для этого района, для его населения.