Следы в Крутом переулке

Он вызвал к себе Осокина, но еще до его прихода твердо решил: никого из работников милиции не включать в состав «экспериментальной девятки», подчеркивая тем самым неофициальный характер инсценировки. Вот как выглядел список, составленный им: Мукимов, Мелентьев, Гурба, Баляба, Чергинец, Малыха, Елышев, Рябинин, Привалов. Да, чаепитие у меня оказалось для него весьма кстати, он мог присутствовать не как официальное лицо, не как прокурор, а как брат Андрея Привалова.

— Как вы думаете, доктор, это не будет ошибкой с моей стороны? — спросил он у меня по телефону. Пожалуй, впервые он так откровенно советовался со мной.

— Убежден, что нет. К тому же, насколько я понял, у вас с Фархадом Мукимовичем давно сложились дружеские отношения, — тем самым я намекнул ему на то, что он раньше, до звонка из Ташкента, почему-то мне об этом не рассказывал.

— Да, мы давно знакомы. И признаю, что должен был и вас с ним познакомить гораздо раньше. Но, может быть, получилось неплохо: хоть вы пока непредубежденный человек, а то полюбили бы его так, что подозревали бы только троих оставшихся.

— А я вообще никого из них не подозреваю. Предателя в отряде не было, было предательство извне или провокация, как хотите называйте, — высказал я точку зрения Мукимова.

— Ну, конечно, и Петрушина никто не убивал, — с иронией в голосе произнес Привалов.

Вынужденный признать его правоту, я вдруг вспомнил о сомнениях Мелентьева.

— А что, если Баляба или Гурба не согласятся участвовать?

— Прежде всего, это не наша забота. Но я все же предприму что-нибудь, чтобы помочь Мелентьеву уговорить их. Все, доктор, извините, дела. — И он положил трубку.

О том, что он предпринял, я узнал позже.

Для начала Привалов позвонил в казарму Елышеву и объяснил, что нужна его помощь как человека военного и знающего. Затем прокурор решил с помощью Балябы-младшего уговорить Федора Корнеевича, а Малыху и Михаила Петровича Гурбу собирался пригласить сам, точнее — Малыху, а уж через него — Гурбу. Впрочем, все это оказалось излишним. Ни Гурба, ни Баляба не отказали Мелентьеву, да и как они могли? Ведь это сразу бы означало поставить себя под подозрение и обидеть к тому же старых товарищей.

Осокин почему-то запаздывал. Это было ему настолько несвойственно, что Привалов начал даже беспокоиться. Однако он давно уже привык от любого беспокойства отвлекаться делом. Оставшись один в кабинете, он прошел в темный угол, где стояло старое кресло, и уютно в нем устроился.

Что же может дать эта инсценировка? Бремя доказательства лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает. Так гласит одно из основных положений римского права. Попытался вспомнить, как это звучит по-латыни. Странно, что удалось: «Ei incurnbit, probatio, qui dicit, non qui negat». Как это говорил Мефистофель в сцене Вальпургиевой ночи: «Ты думаешь, что двигаешь, а двигают тебя…»

И в этот момент в кабинет без стука — и это уже было ему абсолютно несвойственно — влетел лейтенант Осокин.

— У него были такие глаза, — рассказал мне потом Привалов, — какие, вероятно, были у Ньютона, когда яблоко упало с дерева.

25

На протяжении всего разговора с Гурбой, такого долгого, утомительного для Малыхи, Гришка ни разу не вспомнил о мешке, унесенном из петрушинского дома, о стреляной гильзе с помятой пулей. А когда вспомнил, когда представил себе, что ждет его Вера и надо будет при ней доставать из-под кровати мешок, то вспомнил и о том, что гильза из того же Надькиного дома — в кармане.

Небольшого усилия хватило, чтобы выдернуть пулю из гильзы. На мозолистую ладонь высыпались белые колючие камешки и замерцали в сумеречном свете. От удивления Малыха застыл и медленно поднес ладонь чуть ли не к самому своему носу. Никогда в жизни не держал он в руках драгоценности, тем более не мог понять, чем отличаются они, все эти сапфиры, бриллианты да изумруды, друг от друга. Однако в этот миг безошибочно понял, что именно лежит на его широкой шершавой ладони. А догадавшись, аккуратно ссыпал мерцающие колючки в гильзу, воткнул пулю на место и, шумно вздохнув, направился к крыльцу.

Хотя Малыха не предполагал, что застанет в своей комнатушке обеих Вериных сестер, он почему-то и не удивился их присутствию. Где же им быть, как не там, где деньгами запахло?

Ни слова не говоря, он скинул у двери сапоги, неспешно стянул с плеч штормовку, повесил на гвоздь, который, как обычно, едва не выпал из гнезда — пришлось вдавить его, нажав большим пальцем на шляпку.

Вера и Софья молча следили за ним. И лишь Надежда прошипела:

— Явился… перекати-поле.

Он, конечно, не ответил, прошел в носках к кровати и заглянул под нее, даже пошарил рукой, вроде бы ища домашние тапки. Не нашел. Нагнулся и сразу увидел, что мешка нет там, где оставил: в углу между стеной и ножкой кровати. Но в центре, у стены стояло ведро с мокрой тряпкой: разве здесь ему место? Вытащил ведро и под мокрой тряпкой сразу увидел свой мешок. Понял, что Верка уже знает… знает то, чего сам он еще не знал.

Три сестры неотрывно следили за ним.