Следы на мосту

«Пескарь» из тех гостиниц, которые существуют только для людей, которые понимают, что такое жизнь. Снаружи она похожа на тысячи прочих: вам ничего не скажут ни поскрипывающая вывеска, ни скромное уведомление о наличии лицензии на перемычке двери, ни начинающийся у входа и уходящий в перспективу ряд дверей и коридоров, обещающих вам лишь давно привычное. Но пройдя вглубь, вы замечаете разницу. В столовой нет муслиновых штор, перед камином – защитного бамбукового экрана, на столах – пепельниц и солонок с нашлепнутой рекламой пива и минеральной воды, нет и громоздкого серванта с кучей ненужных кофейников. Столы здесь – из мореного дуба, вазы на них – современная керамика вызывающе оранжевого цвета, сервант – в самом деле Елизаветинской эпохи и не имеет никакого практического назначения, равно как и красующиеся на нем три большие оловянные тарелки, очевидно, угодившие сюда прямиком из какой-нибудь лавки древностей. Никаких тебе чучел животных за стеклом, слащавых картин с обстоятельными подписями в духе позднего девятнадцатого века, диковинных морских раковин на камине, набитых конским волосом диванов, допотопных музыкальных шкатулок. Красиво оштукатуренные стены ничем не увешаны; несколько нагревательных панелей и пара меццо-тинто – вот весь их декор; а еще открытые камины с начищенными до блеска подставками для дров, выстеленные плиткой полы, деревянные ведерки для угля, украшенные старинными резными изречениями. Словом, заведение в самом деле было в порядке.

– Это не гостиница, – ворчал Бридон за вечерней трапезой, – это какая-то ресторация старого мира, ужасно раздражает. От нас будто ждут, что мы вырядимся, как на званый ужин. Ни одного отдельного кабинета, где можно поговорить с глазу на глаз, только их так называемое «У камелька». Ни дротиков, ни салфеток на подголовниках кресел. Они думают, что пивная кружка – это такой предмет, который ставят на полку, чтобы им любоваться.

– Какая жалость, что у тебя совсем нет вкуса, – заметила Анджела.

– Вкуса? Кто же отправляется в сельскую гостиницу за вкусом? Это добро прибереги для собственной гостиной. А тут все должно, так сказать, вызреть: дедовы часы, которые действительно принадлежали деду, пианино – в пятнах и расстроенное до невозможности, искусственные цветы и всякое такое прочее. Неужели ты не понимаешь, что вот это все неестественно?

– Ладно, отключай искусствоведение и включай потихоньку мозги. Объясни, почему бедный старик Берджес не прав.

– Ах, вот ты о чем! Ну, во-первых, как я сказал уже утром, какой смысл в пробоине на дне лодки? Если он не утонул взаправду, но хочет, чтобы мы решили, что он утонул, почему не подстроил так, что лодка якобы перевернулась и ее залило? Обычно делают именно так.

– Удивляет только, что так редко. Но давай дальше.

– Еще одна несообразность: у Бертела было больное сердце. Его смотрел Тримейн, его смотрел Симондс, оба в этом разбираются. А Берджес решил нас уверить, что этот человек из лодки подтянулся на руках, взобрался на мост и затем, возможно, еще переплыл канал. И первое, и второе, и третье – все по отдельности – для человека с сердцем, как у Бертела, неплохое средство покончить с собой. Это подводит нас к следующему пункту – зачем вылезать из лодки именно здесь, так близко от шлюза? Пройди он еще полмили, до того места, где соединяются оба русла, мог бы просто пристать к берегу и отправиться на вокзал, ему бы вообще не нужно было перебираться на другой берег. Еще Берджес обнаружил следы босых ног. Ради всего святого, зачем Бертелу снимать ботинки и носки? Они пригодились бы ему на берегу. В-девятых и в-последних, если он затопил лодку именно там, прямо у шлюза, как ей, нахлебавшись воды, удалось проплыть еще три мили, прежде чем ее нашли в половине первого?

– И все-таки, судя по твоей реакции, эти следы имеют какое-то значение.

– О, не отрицаю, на мосту дело нечисто. Если, конечно, Берджес говорит правду, но мне не кажется, что у него богатое воображение. Я здесь исключительно для того, чтобы установить факт смерти или, если представится такая возможность, его исключить. Поэтому меня интересуют только затеи мистера Дерека Бертела. Но если бы я оказался на месте полиции и не был столь одержим, как она, желанием перво-наперво найти тело, а все остальное уже потом, я бы начал подумывать о затеях мистера Найджела Бертела.

– Но ведь у него безупречное алиби.