Следы апостолов

— А черт его знает. Просто так, — ответил Отто, — мне нравится этот зверь. Да и какой польский кот сможет похвастаться перелетом из Варшавы до Баранович. Быть может, это животное в следующей жизни заберет меня с собой в путешествие к другим планетам. Щуря глаза, облизываясь и прижав хвост к груди, кот смиренно висел между большим и указательным пальцами доктора, и всем своим видом будто призывал Генриха к союзничеству.

— Делайте что хотите, — поднимаясь по трапу, буркнул тот, — только оставьте меня в покое.

— Зря вы кипятитесь, Генрих, — усмехаясь, произнес Вагнер, когда самолет оторвался от земли. Он сноровисто вскрыл армейским ножом банку тушенки и поставил ее перед котом. — Я сделал все возможное, чтобы хоть как-то скрасить вам дальнейшее путешествие, разогнал тучи, сбалансировал атмосферное давление, а вы ведете себя как взбалмошная девка во время месячных, — доктор погладил кота, утонувшего головой в консервной банке. — Генрих, помогите придумать имя нашему попутчику.

— Вашу мать, доктор! Назовите его Шульц, — громко ответил по-русски Генрих и тихо пробормотал по-немецки: «Мне хочется послать к чертовой матери вас обоих». Ну, скорей бы уже закончился этот полет. Сколько можно издеваться над живыми существами.

— Отличное имя, — разобрав из русской тирады Генриха лишь последнее слово, согласился Вагнер. Он помог коту высвободить голову из опустошенной банки и уложил сыто замурлыкавшего зверя себе на колени. — Эй, Шульц, — позвал доктор кота. Тот на секунду приподнял веки и мгновенно уснул, уткнувшись своему новому хозяину носом в пах. — Ладно, будешь Шульцем, хотя ты больше похож на какого-нибудь Тадеуша, ведь ты же польский кот.

Генрих сидел в кресле по другому борту и рассматривал пейзажи за окном. Тошнота закончилась. «И все благодаря таблетке от морской болезни, которой угостил меня второй пилот, а не из-за твоего шаманства», — думал он, бросая на Вагнера косые взгляды.

— Отпустило? — поинтересовался Вагнер, вскрыв конверт. Он достал несколько сложенных вчетверо бумаг, одну из которых протянул Генриху. — Изучайте, чтобы не терять зря времени.

— Что это? — разворачивая лист, спросил Генрих.

— Планы Несвижского замка, — пояснил доктор, — причем до-вольно-таки древние. Наши ребята из исторического отдела нашли их в архивах Варшавского музея. Говорят, на них есть комнаты, которых не существует на более поздних чертежах.

— Хотелось бы сравнить.

— Их предоставят нам на месте, а пока внимательно изучите то, что есть, — Вагнер развернул над Шульцем свой лист и начал задумчиво водить по нему пальцем, украшенным серебряным кольцом с символикой Аненербе. Этот перстень на руке Отто Генрих видел впервые.

— Раньше не видел на вас этого украшения.

— Да так, надел вот, — пояснил доктор, — даже на неосведомленных людей эта штука действует не хуже, чем генеральские погоны на солдата. А мы с вами путешествуем как гражданские лица. Не буду же я разворачивать перед каждым болваном удостоверение оберштурмбанфюрера и хвастаться подписанным Гиммлером рекомендательным письмом.

Мучения заканчивались. Генрих бросил взгляд на несколько раз отклонившиеся вниз рули высоты. Слегка заложило уши, земля медленно приближалась навстречу самолету. Изученные планы накрепко зафиксировались в памяти разведчика. Случись нужда, теперь он без труда мог бы воспроизвести их по памяти.

Рассеченный желтыми грунтовками светло-зеленый сельскохозяйственный пейзаж сменился темной лесополосой. Земля была уже рядом. В это время по днищу Юнкерса застучало тяжелой дробью, правый двигатель задымил, самолет, чиркнув крылом по верхушке ели, на секунду завалился в крен, салон наполнился дымом. Кот Шульц проснулся и убежал в пилотскую кабину. Сзади застучал пулемет борт-стрелка, Вагнер уткнулся носом себе в колени и сложил ладони на затылке.

— Прыгаем? — спросил его Генрих, хватаясь за парашют.

— Вы, что, идиот? — прокричал доктор, — делайте, как я!

26

30 июня, наши дни. Несвиж

«Наверно, Алевтина прискакала», — думал Григорий, осторожно спускаясь по скользким лакированным ступенькам вниз. Он невольно улыбнулся, вспомнив, как она переполошила своим истошным криком все окрестности вечером в день приезда, едва не доведя бабку до инфаркта. Проводив ее и вернувшись в дом, он обнаружил на столе Алькин телефон и убедившись, что свет в окнах дома Серафимы Ивановны еще не погашен, поспешил через сад, чтобы вернуть забытое средство связи. Со стороны двора было темно, так что ему пришлось пробираться вдоль стены дома. Когда до угла оставалось уже каких-нибудь пару метров, путь Григория неожиданно осветил вспыхнувший на уровне лица огонек, и в тот же самый момент у него по спине пробежали мурашки ужаса. Алькин крик оглушил его и совершенно лишил воли к действию. «Чуть не обоссался от страха», — признался он себе, подходя к двери.