Следующие шаги природы

В тот раз я умудрился сильно поранить занозой правую руку и очень боялся, как бы главный муравей не подумал, что я отлыниваю от работы, и не подверг меня суровому наказанию. Но, как ни странно, мой хозяин, так отныне я должен его называть, внимательно осмотрев мою рану, выдернул занозу с помощью муравья-солдата (чьи челюсти, похожие на щипцы, словно специально были созданы для этого), а затем дал мне час отдыха. После этого он был достаточно любезен, чтобы найти мне более легкую работу, и весь остаток того дня я стоял с тростью в левой руке в качестве бригадира над большой бригадой броненосцев, ведущих земляные работы.

В начале второй недели, еще до того, как отчаяние окончательно лишило меня всякой надежды, мне показалось, что я вижу шанс на спасение. Я заметил, что, когда ночная стража была выставлена, и до первого обхода проверяющих на светлячках, некоторые из больших жалящих муравьев роились на полу хижины и убирали все остатки моего ужина. Хотя обычно они приходили осторожно и группами, они, похоже, питали такую слабость к гранулированному материалу, которым я питался, что мне пришло в голову обратить этот факт себе на пользу. Ведь если бы ночью мне удалось выманить их всех из дверей, я мог бы вырваться на свободу раньше, чем они успеют причинить мне какой-либо вред. После одной или двух тщетных попыток выманить их массово с поста, я вспомнил проверенный временем план разложения воинской морали, который часто оказывался эффективным в руках заключенных и писателей.

Я бережно хранил содержимое своей фляги со спиртом для особых случаев, и однажды безлунной ночью я решил проверить, смогу ли я напоить своих охранников, подмешав им виски в гранулированную пищу. Затея удалась на славу. Не успело стемнеть, как рота солдат опустилась на пол, и менее чем через пять минут все они были слишком пьяны, чтобы возвратиться. Вскоре за первым отрядом последовал второй. Они же, выказав некоторое возмущение позорным состоянием своих товарищей, попробовали мой "Древний шотландский виски" и тоже впали в состояние откровенного опьянения.

Убедившись, что на страже дверного проема никого не осталось, я, не теряя ни минуты, пробрался сквозь жесткую паутину и поспешил к реке так быстро, как только позволяла темнота.

Думаю, что все прошло бы хорошо, если бы я не встретил патруль светляков, как раз когда пересекал трехдюймовый вал, примерно в десяти ярдах от хижины. Он состоял примерно из дюжины верховых кавалеристов, шестеро из которых сразу же последовали за мной, а остальные разделились и бросились врассыпную.

Пока я спешил по узкой дорожке, маленькие освещенные всадники не отставали от меня, по три с каждой стороны от моего лица. Их настороженность и азарт заставляли их сидеть, как жокеев, и когда они мчались, мне казалось, что я вижу, как задние лапы каждого кавалериста яростно работают по телу светлячка, как шпоры на пятках всадника.

Увы! Едва я вошел в кустарник на дальней стороне поляны, как услышал, что по прилегающей лесной тропе мчится какое-то крупное существо, и, выйдя на открытое пространство, где меня впервые схватили, я оказался лицом к лицу с ягуаром!

В этот момент по темной узкой поляне, словно раскаленный винтовочный снаряд, пронесся блестящий светлячок, и, увидев, что он несёт моего грозного хозяина, я понял, что игра проиграна. Мгновенно ягуар, который до этого, казалось, колебался, бросился на меня, сбил с ног и стал катать меня в разные стороны своими мощными лапами. Затем он внезапно отступил назад, как овчарка, которую отозвал пастух.

Как только я восстановил дыхание, я взял себя в руки и уполз обратно в свою келью, совершенно покорный и послушный. Ягуар обнюхивал мои потрепанные брюки и ужасно рычал всю дорогу, и я прекрасно понимал, что в любой момент, если мой опекун отдаст ему приказ, он разорвет меня на куски.

Теперь я уже не гадал, зачем кавалеристы держали этого огромного ягуара. Его уделом, как и у овчарки или пса-скотовода, было преследовать и наказывать любого из млекопитающих собратьев, пытавшихся вырваться на свободу.

Нет нужды говорить, что я чувствовал себя раздавленным в результате этой попытки вернуть себе свободу.

Вероятно, никакое словесное изложение не сможет донести до моих читателей катастрофические моральные последствия моего положения раба среди муравьев-кавалеристов.

После того, как ошеломляющая острота моего приключения прошла, и я пережил несколько таких поражений, как вышеописанное, мое преобладающее психическое состояние было бешеной и бесплодной яростью от того, что вся моя человеческая сила и интеллект, все мои научные знания и достижения, и весь мой жизненный опыт в целом, оказались абсолютно бесполезными, ни для того, чтобы помочь мне сбежать, ни для того, чтобы предотвратить обращение со мной этих властных насекомых "как с лошадью или мулом, которые ничего не понимают".