Следующее января

Что говорите? Вот уже и читатели заволновались, да как это так, Дзоригами поломаны, и Тётимбакэ тоже поломан, у Тётимбакэ погнулись чугунные узоры на крючке, которым Тётимбакэ к стене крепился…

Это что ж за дела, а?

А люди возмущаются, да что ж такое, сколько людей смотрят на историю Дзоригами с Тётимбакэ, а никто до сих пор не помог, неужели кузнеца нет, а стекольщик, стекольщик где, почему стекла не вставит, четыре стекла Тётимбакэ, и одно стекло Дзоригами в циферблат, да и механизм подлатать можно, есть же часовщики на свете…

И верно, верно, понабежали часовщики, и стекольщики, и все, все, починили все, и Дзоригами теперь правильное время показывают, и Тётимбакэ… а? Тётимбакэ!

Не слышит.

Нет больше Тётимбакэ.

И Дзоригами больше нет.

…оживают души сломанных предметов…

…сломанных…

…сломанных…

Вот так я обычно рассказываю эту историю, показываю фонарь, который висит у крыльца, показываю старинные часы в гостиной, вот, починили их, и нету больше злых духов, не скитаются по свету, не ищут хозяев…

Кто знает, может, придет время, поломаются часы, фонарь треснет на ветру, снова оживут Дзоригами и Тётимбаке…

Кто знает…

Вайлин

– …вы хоть понимаете… что мы ничего не знаем про скрипки?

Вайлин смотрит на меня, щурится, так и не могу понять, то ли намекает мне на что-то, то ли с глазами у него что-то не так. Хочу спросить, не спрашиваю.

– Ну… как не знаем… – смотрю на скрипку, которая сидит на подоконнике, – я вот десять лет в музыкалке, двадцать лет на сцене, так не сказал бы, что не знаю…

– Я не об этом, друг мой, – Вайлин снова щурится, – вы знаете, что внутри скрипки? Знаете?

– Это тестя моего спросите, он сорок лет эти скрипки чинит, меня сколько раз выручал, как не приду к нему, начинает, а-а-а, это что надо было со скрипкой делать, чтобы до такого состояния… гвозди забивал, что ли… И я поддакиваю, не гвозди, а сваи…

– Да нет же, нет же, – Вайлин запускает длиннопалую пятерню в патлатую шевелюру, – мы ничего не знаем про скрипки! Ни-че-го!

Готовлю какие-то возражения, но Вайлину не очень-то возразишь:

– Вы вот сами подумайте… вот скажите мне, когда люди одомашнили… м-м-м… камин?

– Ну… э-э-э-э… в энциклопедии смотреть надо… – уже протягиваю руку, чтобы подовазть с полки энциклопедию, тц-тц-тц, на-на-на, голос отца в памяти, что ты её с пустыми руками зовешь, она уже ждет, что ты ей дашь, слово какое, или знание…

– Но одомашнили когда-то… да?

– Ну… разумеется.

– А кресло?

– Мне кажется, раньше… нет, позже.

– А как насчет ковриков?

– Давно.

– А холодильники?

– Ну, это в двадцатом веке научились приручать.

– Правильно говорите.

– Если про айфоны спросите, я вам прямо даты скажу, когда их отлавливали и в города привозили…

– …это я и сам скажу, – Вайлин трясет патлами, – а вот скрипка? Скрипка?

– Когда одомашнили, вы имеете в виду?

– Ну, конечно! И когда же, по-вашему, это произошло?

– Э-э-э… м-м-м-м-м… Шестнадцатый век… или нет…

– …говорите… в шестнадцатом веке приручили?

– Ну… да….

– И кто, по-вашему?

Снова хочу подозвать энциклопедию, Вайлин снова обрывает меня:

– Я вам сразу скажу. Не было такого. Не было.

– То есть? – оторопело смотрю на еще одну скрипку, которая греется возле камина, сонно потягивается.

– То есть. Скрипки никто не приручал. Они сами пришли в дома… прибились… прижились… Это, так сказать, симбиоз человека и скрипки… они в наших домах прячутся от хищников, получают ноты… а мы берем от них мелодию…

– Хотите сказать…

– …мы ничего не знаем про скрипки. Друг мой, вам только кажется, что вы знаете, – потому что вы водите смычком по струнам уже тридцать лет! Но вот скажите мне, что чувствует скрипка? Что она думает? Вы можете только предполагать, что ей нравится, когда вы на ней играете, что она сердится и рычит, когда фальшивите… Но на самом деле душа скрипки для нас – потемки, потому что она пришла из темного леса, из каких-то миров… она как будто ходит по грани нашего и ненашего мира, не там, и не здесь… Вы представьте себе дикие скрипки, как они сидели на ветках в диких лесах, исполняли причудливые мелодии в свете полной луны…

От волнения беру в руки сидящую на подоконнике скрипку, она недовольно фырчит, тут же ласково мурлычет, когда я провожу по ней смычком.

– Вы говорите…

– …ничего не знаем. Поэтому друг мой, можно ли верить скрипке? Вы видели, как скрипка покойного Ральфа кидалась на Офелию, но кто знает, отчего она это делала?

– Офелия в жизни не брала в руки скрипку… то есть, месть за фальшивую игру исключается… я допрашивал Офелию, мы вспоминали всю её жизнь, и ни разу не было такого, чтобы она скрипке чем-то навредила… Я еще думал, может, в детстве что-то такое было, бывает же, маленький ребенок скрипку уронит или нарочно поломает – нет, ничего подобного…