Следователь по особо секретным делам

– Наши сотрудники негласно прошлись по станциям метро и показали фото Хомякова всем, кто работал в ту ночь. И – его опознали сразу две дежурные. Одна – с «Комсомольской», где он в метро спустился. А другая – со станции «Дворец Советов», где он из метро вышел. Его очень хорошо запомнили: он был с собакой, а с ними в метро обычно не пускают. Но он где-то раздобыл документ, что это – собака-поводырь. А в документе стояла его фамилия! Так что никаких сомнений быть не может.

Но Скрябин уже не слушал его. Круг подозреваемых сужаться решительно не желал. В районе улицы Кропоткина – возле станции метрополитена «Дворец Советов» – из участников следственной группы, ездившей в Белоруссию, не проживал никто.

Глава 10. Покушения

19 июля 1939 года. Вечер среды

1

Валерьян Ильич Назарьев, по рождению – дворянин, сын помещика Рязанской губернии, взял себе фамилию матери. И во всех документах значился теперь Шевцовым. Ведь правда о родстве с ним могла серьезно навредить его сыну, состоявшему на службе в НКВД СССР. А его сын Андрюша и без того нес на себе несмываемое клеймо – из-за Высших богословских курсов, куда его угораздило поступить. Так что из предосторожности Валерьян Ильич даже не проживал с сыном под одной крышей: снимал комнату в одном из переулков близ бывшей Пречистенки. Но чаще использовал служебную квартиру при театре: каморку с крохотной кухонькой.

А сейчас, когда лето перевалило за середину, и все стремились уехать из Москвы куда-нибудь на природу, в прохладу и тишину, он фактически превратился в круглосуточного театрального сторожа. Хоть это и шло вразрез со всеми правилами. Но Валерьяна Ильича такое положение дел абсолютно устраивало. У него были свои резоны для того, чтобы проводить время в театре в полном одиночестве. Ну, или почти в полном. К сожалению.

При воспоминании о происшествии с Танечкой Рябининой у Валерьяна Ильича разом заныли все зубы – как если бы он отхлебнул огромный глоток ледяной колодезной воды. А ведь он сделал всё, чтобы не допустить такого! Отчасти и в этот театр он устроился именно для того, чтобы защитить правнучку Артемия Соловцова. И вот – поди ж ты: все его усилия пошли прахом! Либо он неправильно истолковал открытие своего отца, Ильи Степановича Назарьева, либо – неправильно что-то воплотил.

Между тем за окнами театра уже сгустились сумерки. Так что Валерьян Ильич включил настольную лампу на своем вахтерском столике, прежде чем вытащил из-за пазухи драгоценный конверт с несколькими листками бумаги: часть переписки Стефании Болеславовны Василевской и Платона Александровича Хомякова. Эти листки он бережно разложил перед собой на столе, а затем стал вчитываться в выцветшие чернильные строчки.

2

Самсон Давыденко видел: сторож принялся что-то читать. Сам он сидел за балюстрадой на верхнем пролете лестницы, ведшей к черному ходу. И со своего места не мог видеть, что лежит у сторожа на столе. Но в то же самое время – он точно знал, что это такое. Если бы Самсона спросили, откуда он это знает, он был бы озадачен точно так же, как при ответе на вопросы Николая Скрябина. Однако каким-то образом глаза Самсона словно бы пробегали по строчкам старого письма одновременно с глазами Валерьяна Ильича.

Давыденко выхватил из кармана рубашки блокнот и карандаш, переданные ему Скрябиным, и начал писать – быстро, четко, совершенно не глядя на лист бумаги. Он был новичком проекта «Ярополк» и не имел представления о том, что такое спиритическое автоматическое письмо. Однако именно так он писал теперь – сам о том не ведая.

Многоуважаемая Стефания Болеславовна! – заносил он в свой блокнот. – Пишу Вам немедленно после моей встречи с тем человеком, как и обещал. Встреча наша всё-таки состоялась – в его рязанском имении, хоть он, видит Бог, сделал всё возможное, чтобы от неё уклониться. Лишь когда он понял, что я готов разбить палатку перед его въездными воротами и жить в ней, покуда с ним не увижусь, он соблаговолил меня принять.

«Ничего для Вас утешительного я сказать не могу, – заявил он, едва я вошел. – И лучше бы Вам вернуться в Минскую губернию как можно скорее». Я же отвечал ему, что прочел его статью во французском «Спиритическом журнале» за 1850 год. Так что, если и есть человек во всей Империи, который способен мне помочь, то это именно он.

«Суть нашего дела Вы знаете, – сказал я ему. – И, отказывая нам в помощи, Вы сами рискуете стать соучастником призрака-убийцы. Я наблюдал его явление столько раз, что устал терзаться ужасом – оставил должность в Минской губернии и живу теперь почти безвылазно в родительском имении под Москвой». Я мог бы прибавить к этому и Вашу, любезная Стефания Болеславовна, историю – о том, как после продажи помещиком Гарчинским его усадьбы Вам и Вашему батюшке пришлось переехать в Киев. Мог бы и упомянуть, что даже там вы оба не ощущаете себя в безопасности. Однако я не был уверен, что вправе разглашать подробности Вашей частной жизни.