Но самая долгая и тяжелая работа, самые большие трудности были связаны у Сергея не с программой, а с организацией больных. Во-первых, ему надо было завоевать доверие Трухно и Козлова, он должен был стать для них советником, главным авторитетом, подчинить их своему влиянию. Сергею надо было изменить течение и ход их болезни, сохранив силу аффектов, растянуть их на дни, а возможно, даже недели, научиться произвольно вызывать и прекращать в любой необходимый ему момент. Чтобы добиться этого, он еще с конца ноября начинает энергично заниматься психиатрией, через Веру и Верину подругу Лену берет труды Крепелина, Кречмера, Фрейда, Ганнушкина, изучает технику общения с психическими больными и способы воздействия на них. По просьбе Сергея Вера несколько раз приходит к нему вместе с Леной, и ему после ряда консультаций с ней удается поставить и Трухно, и Козлову точный диагноз. Затем наступает следующий этап. Вера приносит ему последний фармацевтический справочник, а потом через ту же Лену достает нужные ему для Трухно и Козлова лекарства. Теперь у Сергея есть все необходимые средства, и он постепенно начинает подчинять их болезни интересам дела и организации.
Расчеты его оправдываются, и к середине февраля организация Трухно и Козлова была им уже создана, действовала и сумела поставить под свой контроль всех больных, которые лежали тогда в отделении. Хотя пока еще не была совершена ни одна акция, не был поднят ни один бунт, но уже весь персонал отделения хроников почувствовал, что с больными что-то произошло. Их реакции, направленные и на соседей по палате, и на врачей, вдруг изменились, разом стали другими, между врачами и больными возникла глухая стена, и разглядеть через нее что-нибудь было трудно. В палатах стало заметно тише, конфликты сразу, еще до вмешательства санитаров, гасли, кто-то взял на себя их права и обязанности, и, хотя прямого неповиновения не было, это было не хорошо, а плохо. Больные почти не давали поводов для избиения, и у санитаров не стало чувства правоты, так необходимого, чтобы бить беззащитного человека. То, что они видели, было впервые в их практике, санитары все больше нервничали и начали бояться. В палаты они теперь заходили редко и всегда по двое.
Тридцатого апреля, через два месяца после февральского бунта, как обычно, была устроена мена кроватей, но на этот раз она прошла мирно, без единого инцидента. На следующий день больные по приказу организации заняли свои прежние места, а еще через два дня организация нанесла санитарам ответный удар — во время ночного обхода больные устроили темную, жестоко избили их, и с этой ночи почти до лета санитары вообще не заходили в палаты. Сергей сознавал, что больными выигран только первый раунд, что скоро врачи пойдут по испытанной на воле дорожке — начнут искать и найдут среди больных информаторов, он знал это из той логики политической борьбы, которая была ему преподана в камере курганской следственной тюрьмы, и был доволен, когда его уверенность оправдалась. Он понимал, насколько уязвима созданная им организация, достаточно любому стукачу сказать врачам его имя, а тем просто выписать его или перевести в другое отделение, и сопротивление больных будет немедленно подавлено. Чтобы укрепить организацию и подчинить все отделение, включая врачей и санитаров, был только один путь — он, Сергей, должен был сыграть роль Клеточникова, как Клеточников, он должен был пойти на службу к врагам и сделаться их информатором. Тогда он бы не только заранее знал обо всех акциях, которые медперсонал готовит против больных, и смог бы предупредить удары, но сам был бы как бы конструктором этих акций, основанных единственно на его информации. Теперь Сергею нужен был человек, готовый представить его и рекомендовать в качестве больничного сексота. Сделать это мог только Левин, равно близкий и врачам, и больным. Сергей рассчитывал, что он согласится на это.
С Левиным Сергей разговаривал дважды. Первый разговор он построил как продолжение их прошлогодних летних бесед о больничных непорядках, но сразу же увидел, что Левин понимает смысл того, что сейчас происходит в больнице, догадывается о его роли, и свел разговор на нет. Второй раз они говорили тридцатого апреля. На этот раз Сергей не скрывал ничего и не сомневался, что справедливость целей, за которые они борются, убедит Левина примкнуть к ним. Но Левин не захотел его понять и помогать отказался наотрез. Сергею он сказал две вещи, которые иначе как отговорками назвать было трудно: первое — больные не должны управлять здоровыми, и второе — если зло происходит извне, тогда еще есть надежда.