След в след

Как всегда, она ждала его в углу дворика, у забора, разделяющего территорию их отделения и городской парк. На забор и парк выходила глухая, без единого окна, торцовая стена здания, место это было самым безопасным, называлось оно «карман» и считалось вотчиной больничных алкашей. В заборе была проделана большая дыра, сюда приносили и тут пили водку, через эту же дыру летом ходили в парк за пивом. Сергей уже несколько раз говорил Вере, что она может ждать его где угодно, только не здесь, что здесь они всем мешают, но Вера не слушалась его, и виноват в этом был он сам. Недели полторы назад, перед Майскими праздниками, Вера пришла к нему позже, чем всегда, они заговорились и не заметили, что уже темно, прогулка давно кончилась, больных загнали в помещение и отделение заперто. Во дворике они были одни. Сергей долго стучался в дверь, но санитары, наверное, были в столовой, и ему никто не открыл. Они с Верой сели на скамейку перед входом, через час должна была прийти ночная смена и впустить его. Ждать было скучно, и, когда совсем стемнело, они ушли обратно в «карман», здесь Вера стала целовать его, она была маленькая, намного ниже, чем он, Сергей поставил ее на кирпичное основание забора, и сначала они спали стоя. Потом она захотела снова, вечер был очень теплый, ногами они сгребли прошлогодние листья, Вера постелила свою нижнюю юбку, легла, и они спали еще дважды.

Вера скучала без Сергея, с тех пор, как он лег в больницу, она беспрерывно ругалась с матерью, требовала, чтобы ни Ирина, ни Александра без , ее разрешения не ходили к нему. Когда Александра как-то не послушалась, Вера поехала к ней домой, устроила скандал, кричала, что она, Александра, старая дева, старуха, а все равно только и думает, как бы отбить у нее Сергея, после этой склоки они больше месяца не разговаривали и не виделись, и только в конце апреля Ирина помирила их. В свое время Вера единственная была против того, чтобы Сергей ложился в больницу, и теперь она первая заметила, что он все быстрее отходит от них, она чувствовала, что этот отход и сама болезнь как-то связаны с тем, что их всегда было трое, и хотела отделиться от Ирины и Александры. Матери она говорила, что к прошлой жизни возврата нет, что она решила разменять их комнату и, когда Сергей выйдет из больницы, поселится с ним вдвоем и родит ребенка. Несколько раз она уже просила подругу помочь ей ускорить выписку Сергея, но та отказывалась, говоря, что психиатрическая больница не курорт, хорошего в ней мало и, если больной все-таки хочет остаться там, его надо слушаться.

Десятого мая Вера специально, как и тогда, перед Майскими праздниками, пришла в самом конце прогулки, она надеялась, что они будут одни, что Сергей снова захочет ее, что он будет хотеть ее еще и еще, будет хотеть, чтобы она пришла и завтра, и послезавтра, и так она в конце концов вытащит его из больницы, но, едва увидев Сергея, она поняла, что он недоволен ее приходом, поняла, что ничего у них не будет, и приготовилась плакать. Сергей даже не поцеловал ее, сказал, что у него температура, он проводит ее до ворот и пойдет ляжет. Все их свидание не продолжалось пяти минут, они уже прощались, когда в корпусе лопнуло и посыпалось вниз сначала одно, потом другое стекло, раздались крики, и Сергей побежал туда. Но попасть в отделение он не смог, двери были заперты, и дежурный санитар отказался ему открыть. В палату его пустили только через три часа, бунт был уже подавлен, и больные, избитые и связанные, кулями лежали на кроватях и по полу. Вспышка оказалась из самых сильных, везде был разгром, валялись осколки стекол, сломанные стулья и тумбочки, перевернутые кровати. Лишь через три недели все было кое-как починено, больные зализали раны, и жизнь в отделении вошла в нормальную колею.

Восстание десятого мая ничего не дало Сергею и ничего не добавило к рассказам Левина. Ни на йоту не приблизил его к разгадке и следующий бунт — одиннадцатого августа. В тот день Сергей тоже вел записи и даже был в палате, когда он начался, но то, что началось, мгновенно захватило его, и он, полный ненависти, в аффекте, как и другие больные, до ночи громил и буйствовал в отделении. Очнулся он только утром следующего дня, связанный, весь в синяках и кровоподтеках, и ничего не помнил.