След в прошлом

Всем было понятно, чем было вызвано его волнение. За столом не было его семьи — жены и трехлетнего сына. Но спросить его об этом пока никто не решался. Известно было лишь, что они некоторое время находилась в Пяндже, но после обстрела военного городка уехала оттуда и сейчас живут у родителей. В комнате воцарилось неловкое молчание.

— Трудно было в Афгане, Володя? — поспешила спросить его Лена. — Расскажи, как там воюют наши парни?

Владимир на мгновение задумался, словно собирался с мыслями.

— Да, Леночка, очень было трудно и, прежде всего, морально. Когда в декабре 1979 года советские дивизии вошли в Афганистан, у меня, а я тогда только что окончил училище, не было и капли сомнения, ибо всё это предопределено неким смыслом международной политики партии, одним из партийных поручений, которое было дано нашим военным стратегам и армии.

Впрочем, это и неудивительно. Когда тебе несколько лет подряд твердят об интернациональном долге и зверином оскале империализма, ты становишься человеком со специальной кодовой системой миропонимания.

Эта система покорно срабатывала на любой запущенный из Кремля сигнал и не способствовала размышлениям — правильный он или нет, власть отдала приказ и точка… И эта «правота», рождённая в кремлёвских кабинетах, подавалась нам как истина последней инстанции.

— Но ведь, Володя, так и должно быть, — осторожно заметил Николай. — Иначе…

— Я понял, Коля, о чём ты хочешь мне сказать. Действительно, если армия в таких случаях начинает размышлять, сомневаться в правильности приказов, то она из мощной организованной силы превращается в колхоз и колхозников с растопыренными мозгами. Что неизбежно приводит к поражению даже от противника, который слабее.

Нам из Кремля постоянно говорили: в афганистане народ совершил революцию и жаждет помощи. Враги со всех сторон наседают на него, и наш интернациональный долг — не дать затоптать молодые побеги афганской демократии. Не так ли?

— Да, Володя, так, — согласился Николай.

— Так, вот в Ашхабаде меня свёл случай с двумя военными: один — журналист газеты «Красная звезда», которая, как известно, является печатным органом Минобороны, другой — полковник Генштаба, оба честные и совестливые офицеры.

Во время совместного застолья, организованного нами в гостинице, где мы пили несильно разбавленный спирт, этот продукт в Афгане назывался «шилом», и закусывали рыбными котлетами в томатном соусе, военкор в звании майора, показал мне инструкцию Генштаба о правилах освещения в СМИ «интернациональной помощи братскому афганскому народу».

— И что тебя в ней удивило?

— Эта инструкция предписывала рассказывать советскому народу не о войне, а о неких «совместных учениях» советских и афганских подразделений, притом не более чем за роту.

А также о том, как наши солдаты и офицеры помогают афганцам ремонтировать дороги и мосты, доставлять в кишлаки провиант, а попутно отбивать нападения недругов, которых следовало называть закавыченным словом «противник».

— Хм. Война в кавычках! Додумались же узколобые, — презрительно процедил сквозь зубы Максим.

— Полковник, — продолжил Володя, — показал мне фотографии, на которых было запечатлено гигантское кладбище, неподалёку от кабульского аэродрома, подбитых советских танков и бронемашин, самолётов и вертолётов.

В тот миг у меня впервые в голове шевельнулась смутная мыслишка, что такой урон нам может нанести только очень серьёзная сила.

— Ты и поделился с ними своими соображениями? — спросил Николай.

— Глядя на фотографии, я, не без иронии, поинтересовался: «Это не иначе как результат совместных ротных учений?»

Полковник сурово сказал мне в ответ.

— Поверьте мне на слово, капитан, история когда-нибудь подберёт правильные слова, оценивая тех, кто лгал своему народу, скрывая от него правду об афганской войне.

Позже, у себя в Пяндже, мне довелось однажды услышать от офицера-пограничника, имевшего боевой опыт, ироничное и одновременно мрачное высказывание: «Против нас воюет афганский народ».

Эти его слова обожгли моё сознание, но я понимал, на чём зиждилось его высказывание.

Для каждого моджахеда является большой честью умереть в бою с «советскими оккупантами», — так они нас там называют.

Мне порой самому казалось, что сила, которая противостояла нам в горах и «зелёнках», обладала способностью мистического Змея-Горыныча: на месте одной отрубленной головы появлялись и две, а то три новые.

Там, где мы ещё вчера уничтожили душманов, появлялись новые, которые дрались ещё ожесточённее, и у них всего было в избытке — оружия, боеприпасов, провианта, медикаментов. На них стояли клейма стран-изготовителей десятков стран…

— Дядя Володя, — неожиданно для всех обратился к нему с вопросом Тёма, — и вы всех фашистов в своём Афгане победили?

Лица, сидящих за столом гостей, озарили улыбки.

— Да, Тёмочка, мы их победили! — ответил ему Терехов. — А для взрослых скажу, наши парни героически дерутся с душманами не за какие-то мутные идеалы апрельской революции, не ради непонятного интернационального долга, а потому, что так требуют приказы командиров, так требует боевая ситуация.