След предателя

— Как-нибудь прорвемся, — пообещал старшина и, открыв бронированную дверь, вышел в окоп.

Вернувшись в землянку, старшина Щербак достал бумагу, карандаш и начал писать:

«Здравствуй, моя милая Настя!

Особенно писать нечего. Потихонечку воюем, немцы драпают от нас со всех ног. Так что мы едва за ними поспеваем. А когда догоняем, поддаем им по первое число! А в остальном все обыкновенно. Сидим в землянке и слышим, как где-то вдалеке стреляют орудийные расчеты. В целом, конечно же, скукотища, даже не знаю, куда себя деть. Был бы дома, так непременно сходил бы на луг, покосил бы. А то руки тоскуют по настоящей работе. Хотя, конечно же, мы сюда не танцевать пришли, а немцев бить. Вот жалко, что тете Клаве не успел печку сложить. Но ты ей обязательно скажи, как только воткну осиновый кол в гроб фашисткой гадине, так сразу же возвращаюсь обратно и обязательно сделаю ей печь. Такой в нашей деревне ни у кого не будет! От одного полена жара хватит на целую ночь. Ага, кажись, зовут на ужин, а вроде бы недавно только обедали. Вот так и живем, не успевает закончиться один прием пищи, а мы уже на другой торопимся. Так не замечу, как и война закончится.

Обнимаю тебя крепко, твой Богдан».

Сложив письмо треугольником, надписал адрес.

Обычно письма Щербак писал перед выходом в разведку, что-то накатывало, хотелось поделиться наболевшим. А там кто знает… Может так случиться, что и не вернешься. Пусть улыбнется Настюха разок, вспомнит своего бесталанного, сейчас в тылу тоже несладко, все на бабьих плечах держится.

Заканчивая письмо, Богдан всякий раз думал о том, что очень бы не хотелось, чтобы оно стало последним. А если что… Так пусть письмо останется памятью о нем.

Одевшись в маскхалат, сшитый из тонкой темно-зеленой пятнистой материи с разводами, и натянув на голову капюшон, старшина вышел из землянки.

Строев с Калмыковым дожидались его на позиции. Сосредоточенные, серьезные. Ни шуток, ни пустых слов. Каждый из них понимал, что может не вернуться, так что зубоскалить перед выходом в немецкий тыл — примета скверная. Но и повода, чтобы раскисать, тоже не было, смерть — дело привычное. Если не сегодня, то завтра она может забрать любого из них, а потому к ней привыкаешь и внутренне подготавливаешься.

До рассвета еще часа четыре, вполне достаточно, чтобы под покровом ночи преодолеть нейтральную полосу, а там как судьба рассудит…

Все трое терпеливо стояли в окопе у бруствера и дожидались сигнала: сначала должна взмыть в небо красная ракета, за ней ударят пушки артиллерийского дивизиона, отвлекая на себя внимание противника. На некоторое время, позабыв о нейтральной полосе, попрячутся в окопы даже наблюдатели на переднем крае, а затем в ответ заголосят немецкие пушки.

Сначала нужно быстро проползти первые пятнадцать метров, а далее, спрятавшись в воронку, переждать, осмотреться и двигаться дальше.

Осветительная ракета. Залп. Выждав несколько секунд, старшина Щербак коротко скомандовал:

— За мной! — и, проворно перекатившись через бруствер, пополз в зияющую бездонную черноту. Огибая препятствия, за ним устремился Строев; с рацией на спине пополз Калмыков.

Снова где-то впереди, взмывая вверх, зашипела осветительная ракета, через мгновение она полыхнет, ударив ярким светом по глазам. Нейтральная территория. Ты здесь как на ладони.

Старшина Щербак быстро сполз в ближайшую воронку, полную грунтовой воды. По телу пробежал неприятный холод. За ним в яму плюхнулись Строев и младший сержант Калмыков.

В тот же миг над нейтральной территорией ярким белым светом вспыхнула ракета. На какое-то время, удерживаемая парашютом, она зависла в воздухе, заставляя все живое искать укрытие, потом медленно стала опускаться на землю, постепенно угасая.

Старшина увидел, что стоит по колено в воде, поверхность которой покрылась болотистой зеленой ряской. Рядом, вжавшись в темно-коричневый глинистый склон воронки, замерли разведчики.

Раздались автоматные очереди, пытавшиеся сбить осветительные ракеты. Брызнув искрами, одна из них погасла и погрузила позиции в темноту, показавшуюся еще более непроглядной. Скоро должна вспыхнуть следующая.

Не теряя драгоценных секунд, Щербак скомандовал:

— Вперед!

Подавая пример, он пополз по направлению проволочного заграждения. Добравшись до первого ряда, аккуратно приподнял проволоку, увешанную консервными банками, металлическими лентами и прочим гремящим хламом, и протолкнулся в лаз. Следом, так же аккуратно, прошмыгнул Строев. Сняв рацию, Калмыков сначала протиснул в дыру ее, а потом пролез сам.

Преодолев еще метров двадцать, старшина остановился, поджидая отставших разведчиков. Немного в стороне по правому флангу находился окоп боевого охранения немцев, с которого те наблюдали за нашими позициями. До них было недалеко, метров тридцать, и это был самый ответственный участок.