След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше

Нахмурившись, Лурма достала фляжку.

— Это моя особенная вода, — сказала она.

— С чего бы вдруг? — спросила Плакса. — Что в ней такого особенного?

— Из этой фляжки я пью, — ответила Лурма. — А теперь мне придется впустую тратить воду на рожу Барунко. Надеюсь, все слышали? Буду требовать компенсации за все, что я тут израсходовала.

— Надеюсь, ты забеременеешь, — сказал Ле Грутт.

— Что?

— Будешь вся светиться изнутри. Станешь еще красивее.

— Да пошел ты, Ле Грутт!

— Эй, я же хотел сделать тебе комплимент! Худов дух, чего ты такая мрачная? Вот что бывает, когда не светишься изнутри.

— Давайте побыстрее, ладно? — попросила Плакса. — Нужно идти дальше. Не торчать же нам тут всю ночь.

— Почему бы и нет? — нахмурился Симон. — Вся ночь наша. О чем вообще разговор, Плакса?

— Просто давайте побыстрее, — ответила она, устало потирая лицо.

— У тебя очень мокро между ног, — заметил Барунко после того, как Лурма сбрызнула его глаза из фляжки. — Ты что, описалась? Могла бы мне сказать. Я бы открыл рот.

За годы пребывания на дипломатической службе Кошмарии у Офала Д’Нита Флатрока появилось чересчур много свободного времени, что наводило его на более или менее постоянные размышления о природе политической власти в современную эпоху. Он пока что не был готов изложить некое подобие теоремы, поскольку все еще собирал длинный перечень наблюдений, характеристик и прочего, без чего нельзя было сформулировать какие-либо конкретные принципиальные положения.

В частности, тому препятствовал недостаток опыта, ведь единственные его контакты с правящими особами сводились к общению с предыдущим — ныне покойным — королем Н’Гормом (Младшим) и нынешним узурпатором Бошеленом Первым. Тем не менее в его распоряжении имелись исторические труды, доступные в Большой Фаррогской библиотеке искусств, алхимии, естествознания и пророчеств, небольшом здании неподалеку от Портовой площади. Впечатляющих размеров стол архивариуса отделял публику от библиотечного собрания, состоявшего из двенадцати переплетенных книг, восемнадцати свитков и семи каменных табличек. Сколь бы внушителен ни был стол, главным препятствием на пути к королевскому собранию письменных источников являлся сам архивариус. К счастью, бедняга панически боялся змей, ящериц, жаб, лягушек, а также прочих покрытых слизью, чешуей или тем и другим одновременно существ, под каковое описание вполне подходил и сам Офал.

Так или иначе, посол и архивариус достигли определенного соглашения, позволившего Офалу получить доступ к собранию в промежуток времени между полуночным колоколом и рассветом. Накопленная за века мудрость жителей Фаррога, как оказалось, содержала в себе немало полезного, несмотря на всю свою повергающую в уныние ограниченность.

До короля Н’Горма в Фарроге властвовали один за другим в основном слабые правители. Впрочем, подобная, хоть и довольно жестокая оценка выглядела мелочью по сравнению с тем мнением, которое сложилось у Офала о самом Н’Горме. Хладнокровно рассуждая, вполне можно было сделать вывод о его исключительной бесполезности для общества, а также о том, что позорное убийство упомянутого монарха стало, по сути, благом для всех (включая, возможно, и самого Н’Горма).

И все же сидевший сейчас в приемной за дверями тронного зала Офал считал правление короля Н’Горма полезным противовесом в возможной полемике по поводу искусства политического правления, где на другом конце спектра пребывал король Бошелен Первый.

Естественно, с политической точки зрения и с учетом нынешних обстоятельств Офал бы предпочел, чтобы Н’Горм сохранил как голову, так и трон, что позволило бы избежать предстоящей роковой встречи.

Услышав негромкие шаги, посол Кошмарии поднял взгляд и вздрогнул, увидев перед собой Великого епископа Корбала Броша, бесстрастно смотревшего на него маленькими глазками.

Откашлявшись, Офал приветственно кивнул:

— Пррллл ффллап…

— Только без этого, — прервал его Корбал Брош.

— Профтите. Добрый вещер, Великий епифкоп.

— Я объявил священную войну, посол.

— Да, но пощему?

Корбал Брош нахмурился:

— Потому что… мне так захотелось?

— Ахха.

Великий епископ задержал на нем взгляд. Офал неловко поерзал.

— Я не поклоняюсь никаким богам, — продолжал Корбал Брош.

— Даже… пррллл… Равнодуфному Богу?

— О нет. Собственно, мы пытаемся его убить. Но убить его нелегко.

— Да. Не фомневаюфь.

— Он помешан на сексе.

— Прррллл… разве вфе мы не таковы?

Корбал Брош моргнул:

— Нет.

Если хорошенько подумать, то, пожалуй, любому тирану требовался компаньон вроде этого Корбала Броша. Можно сказать, Офал почти сформулировал трюизм, в соответствии с которым безумие является необходимой предпосылкой для тирании. Отсутствие совести, поверхностное мышление и холодный прагматизм вели к оправданию любых форм порочности, кровожадности и бесчеловечности. Подобные личности крайне полезны для тиранов, при условии, что те готовы при каждом случае внимать их безумным речам.

— Я убил всех своих жрецов, — сказал Корбал Брош.

— Аахх… вефьма тщательно с вафей фтороны.

— Они слишком много говорили.

— Хм…

Корбал Брош снова задержал на нем взгляд, а затем вышел.