– Я не стану платить этот выкуп, – ощетинился он. – Во-первых, я не могу. Лошадь все равно придется продать. Коню четыре года, он пойдет на племя. Мне не нужен агент, все уже устроено. Часть доли уже продана, но я вряд ли увижу хоть пенни. Как я уже говорил, у меня долги по бизнесу. – Он сделал большой глоток. – Вы также наверняка знаете, что лошадь для меня это разрыв между платежеспособностью и банкротством. Когда я купил ее однолетком, это был самый удачный день в моей жизни. – Он даже слегка надулся, мысленно похлопав себя по плечу, и мы увидели отголосок той гордости, с которой он, наверное, заказывал себе джин с тоником, подсчитывая свое состояние.
– Разве ваш бизнес, – спросил я, – общество с ограниченной ответственностью? Извините за вопрос.
– Нет:
– Чем вы занимаетесь? – небрежно спросил его Тони.
– Импортом. Оптовые поставки. Одно-два неверных решения... – Он пожал плечами. – Неприятные долги. Фирмы, задолжавшие мне, обанкротились.
Для фирмы моего уровня небольшой спад в деловой активности может причинить чертовский урон. Ординанд все покроет. Все приведет в порядок. Это мой капитал для будущей торговли. Ординанд – это же просто чудо. – Он яростно взмахнул рукой, словно отсекая что-то. – Будь я проклят, если уничтожу всю свою жизнь из-за этих чертовых похитителей!
Вот он и сказал, подумал я. Высказался вслух обо всем, что разъедало его душу с тех пор, как позвонила Миранда. Он не настолько любил своего сына, чтобы пойти ради него на жертву.
– Сколько стоит Ординанд? – бесстрастно спросил Тони.
– Они точно назвали. Если повезет, то шесть миллионов. Сорок акций на сто пятьдесят тысяч каждая. – Он отхлебнул, зазвенел лед.
– А сколько вам необходимо для того, чтобы подправить ваш бизнес?
– Это слишком личный вопрос!
– Если мы собираемся иметь с вами дело, мы должны знать, что допустимо, а что нет, – спокойно сказал Тони.
Неррити нахмурился, уставившись на свой ломтик лимона, но затем сказал:
– Четыре с половиной или что-то около этого поддержит мою платежеспособность. Пять покроет все долги. Шесть обеспечит мне прочное будущее.
Тони окинул взглядом перегруженную плюшем комнату.
– А как насчет дома?
Неррити посмотрел на нас так, словно мы были сущими детьми в смысле финансов.
– Тут каждый кирпич заложен, – отрезал он.
– А другие источники дохода?
– Будь у меня другие источники дохода, я уже все обратил бы в наличные.
Мы с Тони обменялись взглядами, затем Тони сказал:
– Думаю, мы можем вернуть вашего ребенка меньше чем за полмиллиона.
Мы, конечно же, нацелимся на сумму поменьше. Первое предложение – сто тысяч. Оттуда и начнем торговаться.
– Но они... они же сказали... они... – заговорил, заикаясь, Неррити.
– Лучше всего, – вступил в разговор я, – чтобы вы попали на страницы газет в Сити. Заявите в печати, что у вас не осталось ничего, кроме победителя в Дерби, для того, чтобы отделаться от судебных исполнителей.
– Но...
– Да, – перебил я. – Может, это ненормально для вашего бизнеса. Но ваши кредиторы будут уверены, что им заплатят, а похитители – что они ничего не получат. Когда они свяжутся с вами в другой раз, они запросят поменьше. Как только они осознают, что получат куда меньше, чем запросили в первый раз, они зацепятся за ваше предложение. Лучше что-то, чем ничего.
– Но они сделают больно Доминику...
Я покачал головой.
– Весьма сомнительно, особенно если они хотят в конце концов что-нибудь получить. Доминик – единственная их надежда на какой-нибудь барыш.
Живой и здоровый Доминик. Они в любом случае не станут уничтожать или подвергать опасности свой источник дохода, если будут уверены, что вы им заплатите. Потому, когда будете говорить с журналистами, постарайтесь, чтобы они поняли и напечатали, – что стоимости Ординанда есть некий предел.
Скажите, что лошадь покроет все ваши долги и что сверх этого останется только очень немного денег.
– Но... – снова начал он.
– Если вам трудно связаться с издателями в Сити, мы можем вам это устроить, – сказал я.
Он перевел взгляд с меня на Тони с неуверенностью командира, лишенного власти.
– Сможете? – спросил он.
Мы закивали.
– Прямо сейчас.
– Эндрю этим займется, – сказал Тони. – Он знает Сити. Собаку на этом съел у «Ллойдз». Он там наш человек. – Ни он, ни я не стали объяснять, какой мелкой работой я там занимался. – Наш Эндрю парень ловкий.
Неррити смерил меня взглядом. Я не стал снова надевать галстук, хотя и спустил закатанные брючины.
– Он слишком молод, – с пренебрежением заключил он.
Тони беззвучно рассмеялся.
– Да он стар, как пирамиды. Мы вернем вашего малыша, не волнуйтесь.
– Вы не подумайте, что я не люблю моего малыша, – ответил Неррити.
Ему было неудобно. – Конечно, я люблю его. – Он помолчал. – Только я редко вижусь с ним. Минут пять утром. А когда я прихожу домой, он уже спит.
По выходным... я работаю, хожу на скачки, навещаю приятелей по бизнесу. У меня нет времени на пустяки.
Да и желания тоже нет, поставил я диагноз.
– Миранда души в нем не чает, – сказал Неррити, словно это было пороком. – Так неужели пять минут за ним последить не могла? Уму непостижимо, как можно быть такой дурой!