– Я могу вернуться, но, кажется, на сегодня довольно. – Он вздохнул. – Она так мало знает. Мало полезного. Похитители были очень осторожны. Если выяснишь еще что-нибудь, Эндрю, скажешь мне?
Я кивнул.
– Какова была величина выкупа? – спросил он. Я улыбнулся.
– Список номеров банкнот будет сегодня. Я передам его тебе. Кстати, у вас есть система «Айдентикит», как в Англии?
– Да, что-то вроде этого.
– Думаю, я мог бы составить портрет одного из похитителей. Не тех, кто был в осаде. Если ты хочешь.
– Если я хочу! Где ты его видел? Откуда знаешь, что он из них?
– Я видел его дважды. Я расскажу тебе, когда принесу списки.
– Когда? – требовательно спросил он.
– Когда приедет курьер. В любую минуту.
Курьер прибыл, когда Пучинелли садился в машину, потому я снова попросил напрокат «Фиат» и поехал за ним в управление. Соединив контуры голов с глазами, ртами, подбородками и линией волос, я остановился на двух изображениях.
– Ты мог видеть его сам из «Скорой» в ту ночь, когда началась осада, – сказал я.
– У меня других забот хватало.
Я кивнул и добавил к портрету уши.
– Он молод. Трудно сказать, сколько ему лет... однако не меньше двадцати пяти. Вероятно, где-то чуть за тридцать.
Я закончил лицо и профиль, но меня портрет не: удовлетворял, и Пучинелли сказал, что вызовет художника, который нарисует так, как я хочу.
– Он работает в цвете. И очень быстро.
Он позвонил, и получаса не прошло, как художник явился. Толстый, ворчливый, воняющий чесноком и почесывающийся, он жаловался на то, что его сорвали с места во время сиесты. Кто в здравом уме работает в два часа пополудни? Он разочарованно воззрился на результат моих усилий, вытащил из кармана толстый карандаш и быстро начал делать наброски на листе; Каждые несколько секунд он останавливался и, подняв брови, смотрел на меня, ожидая комментариев.
– Голова круглее, – сказал я, показывая руками. – Прилизанная круглая голова.
На листе возникла круглая голова.
– Дальше?
– Рот... малость тонковат. Нижняя губа чуть полнее.
Он остановился, когда я уже не мог представить никаких изменений, и показал результат своих трудов Пучинелли.
– Вот этот человек – такой, каким его запомнил ваш английский приятель, – фыркнул он. – Воспоминания обычно подводят, не забывайте.
– Спасибо, – ответил Пучинелли. – Иди, снова ложись спать.
Художник хрюкнул и ушел.
– Что с Лоренцо Травенти? – спросил я.
– Сегодня был еще жив.
– Хорошо, – с облегчением сказал я. В первый раз хоть что-то хорошее.
– Мы предъявили похитителям обвинение в покушении на убийство. Они протестуют. – Он пожал плечами. – Пока отказываются говорить что-либо о похищении, хотя, естественно, мы сказали им, что, если они выведут нас на остальных, им скостят срок. – Он взял рисунки. – Я покажу их этим двоим.
Они будут в шоке. – По лицу его скользнула плотоядная усмешка – сейчас это был прирожденный полицейский, готовый в любое мгновение спустить курок. Я видывал такое выражение на лицах других людей в форме и не презирал их за это. После напряжения последних недель он заслужил это удовольствие.
– Да, рация, – сказал, повернувшись было, Пучинелли.
– Да?
– Она может вести передачу и прием на частотах самолетов.
Я моргнул.
– Это ведь необычно, правда?
– Не совсем обычно. Оказалось к тому же, что это международная аварийная частота... которая все время прослушивается, и на ней явно не ловили никаких переговоров между бандитами. Мы сегодня утром проверяли аэропорт.
Я разочарованно покачал головой. Пучинелли вышел, горя желанием показать рисунки подследственным, а я вернулся на виллу.
– Ничего, если я кое о чем спрошу? – обратилась ко мне Алисия.
– Давайте.
– Я спрашивала папу, но он не отвечает, что само по себе ответ. Она помолчала. – Когда вы меня нашли, на мне было надето хоть что-нибудь?
– Пластиковый плащ, – сухо ответил я.
– Ох.
Не могу сказать, понравился ей мой ответ или нет. Некоторое время она размышляла, затем сказала:
– Я проснулась здесь одетой... я сто лет уже не носила одежды. Тетя Луиза с Иларией сказали, что не знают, что случилось. Это папа меня одел?
Потому он так растерян?
– А вы не ожидали, что окажетесь одетой? – с любопытством спросил я.
– Ладно... – Она замялась.
Я поднял голову.
– Вы все время... были раздеты?
Она неуютно заерзала в кресле, словно хотела всем своим худеньким телом зарыться в него, подальше от чужих глаз.
– Я не хочу... – Она осеклась, сглотнула комок, а я мысленно закончил: «чтобы кто-нибудь об этом знал».
– Все в порядке, – сказал я. – Я никому не скажу.
Мы сидели в библиотеке. Смеркалось, дневной жар ослабевал. Она была только что из-под душа, небрежно одета. Мы ждали, что кто-нибудь по устоявшемуся обычаю дома Ченчи присоединится к нам выпить перед ужином стаканчик-другой. Волосы ее были опять влажными, но на сей раз она еще подкрасила губы. Она испытующе поглядывала на меня, не слишком во мне уверенная.
– Почему вы? – спросила она. – Папа говорит, что не пережил бы эти недели без вас, но... но все же я не понимаю.
Я объяснил ей, чем занимаюсь.
– Вы консультант?
– Верно.
Она немного подумала, переводя взгляд с моего лица на руки и обратно.