Сластена

Какое приятное разнообразие в череду будней внесла та поездка в Брайтон! Как хорошо было выйти из поезда не по сезону теплым утром в середине октября, навстречу соленому бризу и падающим сверху крикам серебристых чаек! Чайки-простофили. Мне вспомнилось это словцо из летней постановки «Отелло» на лужайке перед Королевским колледжем в Кембридже. Искала ли я простофилю? Отнюдь нет. Перейдя на другую платформу, я села в старенький трехвагонный поезд до Льюиса и вышла в Фалмере, чтобы пройти метров четыреста до краснокирпичных зданий, именующихся Университетом Суссекса, или, как его некоторое время величали в прессе, Бейллиолом-на-море. На мне была красная мини-юбка, черный жакет с воротником-стойкой, черные туфли на шпильках и белая лакированная сумочка через плечо. Пренебрегая болью от высоких каблуков, я с шиком прошла по мощеной дорожке до главного входа, презрительно оглядывая студентов, мальчишек — я считала их мальчишками, — убого одетых в излишки военного имущества, и с еще большим презрением — девчонок, простоволосых, с прямым пробором, без макияжа и в блузках-марлевках. Некоторые студенты ходили босиком, вероятно, из сочувствия к деревенщине в развивающихся странах. Само слово «кампус» казалось мне фривольным заимствованием из США. Приближаясь к творению сэра Бэзила Спенса на отлогах меловых холмов Суссекса, я размышляла о смехотворности самой идеи нового университета [18]. Впервые в жизни я ощутила гордость за принадлежность к Кембриджу и Ньюнему. Может ли серьезный университет быть новым? Да и кто осмелится противостоять мне, в моей ослепительной красно-бело-черной оболочке, безжалостно рассекающей толпу на пути к дежурному, у которого я намеревалась навести справки?

Я вышла на площадь, вероятно, служившую архитектурной отсылкой к четырехугольным дворам средневековых университетов. По обе стороны площади располагались небольшие водоемы, мелкие прямоугольные пруды, выложенные гладким речным камнем. Впрочем, воду из них выкачали, чтобы освободить место для пустых пивных банок и оберток от сэндвичей. Из кирпично-бетонно-стеклянного сооружения впереди доносились визги и всхлипы рок-группы. Я распознала скрипучую флейту «Джетро Талл». Сквозь большие стеклянные окна первого этажа видны были фигуры игроков и зрителей, склонившихся над настольным футболом. Студенческий клуб, без всяких сомнений. Везде одно и то же, заведения, предназначенные для дураковатых юнцов, преимущественно математиков и химиков. Девушки и эстеты учились в других местах. Портал университета производил не лучшее впечатление. Я зашагала быстрее, досадуя, что мои шаги по ритму совпадают с боем барабанов. Точно подходишь к детскому летнему лагерю.

Мощеная дорожка уходила вниз, под здание студенческого клуба; я свернула и через стеклянные двери вошла в вестибюль. По крайней мере, дежурные в униформе за длинной стойкой, с их всегдашней усталой вежливостью и хмурой уверенностью в собственном всезнании (не в пример студентам), показались мне знакомыми. Музыка за спиной затихла; повинуясь указаниям, я пересекла широкое открытое пространство, прошла под гигантскими бетонными воротами для регби, вошла в Блок искусств А и вышла с другой его стороны, приблизившись к Блоку искусств Б. Почему бы, спрашивается, не называть здания в честь художников или философов? Оказавшись внутри, я свернула в нужный коридор, обращая внимание на приклеенные к дверям преподавательских кабинетов бумажонки. Карточка с надписью: «Мир есть все то, что имеет место» [19]; плакат «Черных пантер» [20]; что-то по-немецки из Гегеля; что-то по-французски из Мерло-Понти. Позеры. Кабинет Хейли находился в самом конце второго коридора. В раздумье я помедлила у двери.