Слабак

Поднимаясь по лестнице, я испытывал радушие и желание общаться, и поэтому пригласил Сержа в свою комнату. Я показал ему обложки альбомов Боба Дилана “Highway 61 Revisited” и “The Freewheelin”.

– Какой из них тебе больше нравится? – спросил я. Серж взял и стал смотреть, как Дилан менялся в лице: из молодого мужчины, похожего на мальчишку, прогуливающегося по заснеженной улице Гринвич-Виллидж с подружкой, превратился в равнодушного к камере насмешливого сфинкса, позволившего приблизить к себе объектив.

– Я их не знаю. Хотя, возможно, и слышал раньше. Поставь тот, который нравится тебе. А кто он?

А затем, услышав только одну строчку, добавил:

– Я в основном слушаю оперу. Это же твой Дилан поёт? У него ужасный голос. Как вообще ты можешь такое слушать?

– Наверно, меня больше всего интересует лирика, а голос лишь прилагается к тексту, – предположил я.

– О, тогда понятно, – произнёс он тоном, свидетельствовавшем о том, что понятнее ему не стало.

Он встал, протянул руку, чтобы пожать мою на прощание, при этом бросив формальным, совсем отстранённым тоном:

– Bonne nuit[26].

– Bonne nuit, – эхом повторил я, понимая, что мы никогда не станем друзьями. Но даже это не испортило восхитительных воспоминаний о горелом раклете, сыре, который я соскрёб с ложки и смешал с солёным мясом и мягким картофелем…

Первые несколько недель занятий были напряжёнными. Пытаясь одновременно усваивать информацию, переводя слова и времена из монологов преподавателей, я заработал головную боль. С каждым услышанным от них предложением всё больше отставал – в то время как другие студенты, особенно девочки, вели конспекты. Уже к середине утра у меня сильно разболелась голова, и я с нетерпением ждал звонка на перемену. Когда тот прозвенел и все классы опустели, я молча присоединился к болтающим ученикам на лестнице, ведущей во двор. Как по часам, фургон с кондитерскими изделиями из местной булочной въехал через колонны, поднимая в воздух камешки и пыль. Водитель поднял боковую панель, за которой была свежая выпечка: круассаны, бриоши и шоколатины. Мягкое слоёное тесто у меня во рту заставило забыть о мучительных попытках понять французский.

Андре и Серж оживлённо разговаривали с какими-то мальчиками из Женевы. Я слонялся возле них, пытаясь понять суть их планов на выходные, связанных с лодками на озере. Но, увы, мне нечего было добавить к разговору: их лексикон совершенно отличался от того, что я слышал в классе.

Вскоре я оставил попытки понять их разговор, когда услышал позади себя двух девушек, говоривших по-английски. Я обернулся. За спинами девочек, за колоннами школы, я заметил мужчин из психиатрической больницы, глазевших на толпы учеников. Их необычный облик дал мне повод заговорить:

– Разве они вас не смущают? – спросил я Эрику (девушку с чёрными блестящими локонами до середины спины), с которой сидел рядом на уроке французского языка. Эрика что-то говорила Биргитте, высокой шведке, всё время молчавшей. Подруги носили одинаковые вязаные свитеры до колен, белые рубашки и брюки. Они совсем не походили на девушек из моего танцевального класса. Несмотря на румянец на их щеках и живые глаза, казалось, что их молодость испарилась. Они вели себя по-взрослому: никакой непринуждённости.

Эрика повернулась ко мне так, словно я нарушал их границы не меньше, чем мужчины из психушки.

– Мы так уже привыкли к ним, что даже больше не замечаем, не так ли?

Биргитта поспешила кивнуть – и они, держась за руки, гордо зашагали прочь, будто я затронул какую-то неприличную тему.

* * *

На следующий день во время обеда я искал Биргитту и Эрику в столовой, но их нигде не было видно, поэтому я, как обычно, сел с мальчиками с моего этажа.

– Кто-нибудь из вас знает, куда ходят остальные? – начал разговор я. Они посмотрели сначала на меня, потом друг на друга и пожали плечами. Очевидно, подобный вопрос никогда их не интересовал.

Мои обеденные планы изменились на следующий день. Эрика и Биргитта находились в моём классе до обеда. И на этот раз, когда они вышли из школы и пошли вниз по холму к главной улице, вместо того чтобы направиться в столовую, я последовал за ними на безопасном расстоянии.