Скучная жизнь одного Бон Хва

Он вздыхает, прячет телефон в карман и плетется к ближайшей забегаловке. Смотрит на вывеску. «Красная Слива», ага. У входа стоят двое, один курит, другой что-то горячо ему доказывает. Он прячет глаза и толкает дверь. В голову сразу же бьет вонь. Эта удушливая вонь — вовсе не запах алкоголя, нет. Запах алкоголя свеж, пусть и крепок… а тут именно перегар, алкоголь, которые сперва выпили, а уже потом — выдохнули, предварительно смешав с закуской из острых кальмаров и сигаретным дымом. И этим запахом пропиталось все вокруг — сиденья, деревянная стойка бара, жилетка бармена, пол и потолок, зеркальные полки с бутылками, все вокруг. Годами этот запах впитывался, въедался во все вокруг и сейчас не было места внутри, которое бы не пахло смесью перегара, табачного дыма и блевотины. Он ненавидел этот запах.

— Извините. — он уклоняется от пьяного тела, которое выносит ему навстречу: — извините.

— Ты! — невнятно мычит что-то пьяное тело, пытаясь поднять голову: — эти сволочи опять тарифы подняли! Ик! Почтовый… на три пятьсот… а вы думаете, что я — шутка какая-то, а⁈

— Извините. — Бон Хва поспешно проходит, оставляя пьяного позади. Проходит к барной стойке. Суббота, полно народа и даже у барной стойки — толкучка. Какая-то женщина в офисном костюме, ее белая блузка расстегнута на две пуговице ниже, чем позволено приличиями. Она смеривает его взглядом, презрительно кривится и отворачивается. Рядом с ней — худощавый мужичок, который прижимает к груди свой портфель. Перед мужичком — открытая бутылка сочжу. Чуть дальше — три девицы в легкомысленных нарядах, которые курят электронные сигареты и пьют коктейли. Он оглядывается. Коляски Чжи Мина нигде не видно, как и самого Чжи Мина. Ясно. Смотрит на народ у стойки. Спрашивать у них бесполезно, лучше пойти дальше.

— Эй! — какой-то мужик хватает его за шиворот: — а ты чего тут делаешь, малой? Это заведение только для взрослых, а ну пшел домой к мамочке!

— Да я… — пытается оправдаться он, но его уже выталкивают на улицу и даже дают пинка сзади. Не сильно, но обидно. Он потирает пострадавшее место. Бесполезно, он так и знал. Сколько еще баров на этой улице? Сколько заведений, куда Чжи Мин мог зайти по дороге? Даже если он проведет всю ночь в поисках… он вздыхает.

— Тариф! — восклицает пьяный рядом: — за кого они меня держат, а⁈ Уроды… вот ты… — его мутные глаза находят Бон Хва: — ты же не стал бы тариф старому другу поднимать, а? Видишь? И ты тоже сволочь, брат… а у меня жена, трое детей и любовница, студентка-дурочка из университета Хваченг… и ипотека! Конница по флангам… Ик!

— Да, да. — успокаивает его Бон Хва и уходит, предоставляя пьянчугу самому себе. Достает из кармана телефон. Еще раз набирает номер. Ну же, думает он, ответь, Чжи Мин, чертов эгоист, не заставляй искать тебя всю ночь. Вот если бы не матушка — пошел бы он домой спать и все дела. Все равно под утро Чжи Мина притащат в корзине… пьяного и обоссанного. Он как выпьет — так всегда так. Снова длинные гудки.

— Вот ты скотина, Чжи Мин! — произносит вслух он и оглядывается. Набирает другой номер.

— Ма! Я зашел в пару баров и… — он не успевает сказать, что смысла в этом нет, что надо бы и честь знать, завтра ей на работу с раннего утра вставать, а Чжи Мин наверняка в кабаке квасит, ну и пусть.

— Бон Хва! — обеспокоенный голос: — Я… записку нашла! Бон Хва! Я… он…

— Записку⁈ Ма, я сейчас буду! — в трубке он слышит, как что-то (кто-то⁈) падает, удар и тишина… Он бежит по едва освещенной улице, сердце просто выпрыгивает из груди. Фонари ночного освещения слепят, он едва успевает передвигать ноги, остро сожалея что не бегает по утрам. Надо было бегать, сейчас бы не задыхался…

Дальнейшее слилось в один нескончаемый белый кошмар — вон он распахивает дверь и видит, что матушка лежит на полу, сжимая в одной руке телефон, а в другой — какой-то клочок бумаги. Вот их тесная квартирка внезапно оказывается полна каких-то людей в бело-синих одеждах парамедиков, матушку несут на носилках, и кто-то спрашивает ее имя, светит ему в лицо фонариком и подносит к носу раздавленную ампулу с нашатырем. Острый запах бьет прямо в голову и он, запинаясь говорит, что ее фамилия Намгун, а зовут Кен Хи, что она работает в соседнем кафе, что Чжи Мин пропал и он его везде искал, а в записке… надо, наверное, в полицию заявить.

Потом — без перерыва, словно он только закрыл и открыл глаза — он вдруг осознает себя в каком-то просторном помещении, к его плечу кто-то притрагивается. Он поднимает голову. Это медсестра, полноватая женщина средних лет, в ее глазах — неожиданная теплота.

— Ступай домой уже. — говорит она ему: — врачи сделают что смогут. Твоя мама жива, будет жить.

— Я…

— К ней нельзя, — прерывает его медсестра: — она без сознания. Пока без сознания. Ступай домой. Лучше пусть папа придет.

— У нас нет папы. — говорит он и чувствует себя совершенно опустошенным.