– Она внутри?
– Зашла пару минут назад. – Гислингхэм кивает. – Другого выхода здесь точно нет, так что остается лишь ждать.
– К черту ждать, идем.
– Это ведь женский…
Однако Куинн уже протискивается мимо терпеливо стоящих в очереди женщин, показывая свое удостоверение.
– Полиция, пропустите. В сторонку.
Обиженно бормоча, женщины расступаются. Куинн начинает стучать по дверям кабинок.
– Полиция, выходите.
Из одной кабинки, опустив голову и стараясь не поймать взгляд сержанта, выбегает азиатка с ребенком. Из следующей выходит с трудом передвигающаяся старушка. Затем – крепкая на вид женщина в твидовом костюме, которая во всеуслышание обещает «сообщить об этом вашему начальству». Закрытой остается лишь одна дальняя дверца, к ней Куинн и подходит.
– Мисс Уокер, – громко говорит он, – нам надо поговорить. Откройте дверь, иначе я ее выбью.
Трудно сказать, от чего у Куинна так бешено колотится сердце: то ли после бега, то ли от прилива адреналина.
В наступившей тишине слышно, как в кабинке сдвигается засов.
В детстве я обожал картинки Эшера. Знаете, такие черно-белые, с разными геометрическими фигурами. Всяких интересных сайтов тогда не было, но я очень любил оптические иллюзии – и в особенности иллюзии Эшера, – поэтому для развлечения мне хватало и бумаги. Одно изображение, «День и ночь», даже висело у меня на стене. Вы наверняка его видели: это картинка, на которой невозможно понять, летят ли белые птицы на фоне темного неба или черные птицы на фоне белого неба. Такое же чувство у меня возникает, когда я захожу в оперативный штаб. Тут главное не то, на что ты смотришь, а с какого ракурса. От него все и зависит.
Увидев выражение моего лица, члены команды замолкают. Я рассказываю им то, что сообщила мне супруга.
Они долго переваривают информацию, потом тишину прерывает Гау.
– Вполне вероятно, Харпер выпускал и ребенка. – Он снимает очки и достает носовой платок. – Девушка могла об этом договориться.
– Но?.. – По его лицу я вижу, что после этих слов следует большое «но».
– Помните, она сказала, что ничуть не стыдится своего компромисса с Харпером? Язык тела подтверждал ее слова. Значит, ее беспокоит что-то другое. И вот я спрашиваю себя: как же объяснить тот факт, что ребенок явно
Бритва Оккама. Самый простой ответ обычно и является правильным.
По залу проходит гул, собравшиеся с трудом верят в сказанное Гау.
А я думаю, еще как могла.
– Она все придумала, – говорю я. – Что ее похитили, что держали в подвале, – все это выдумка.
Народ изумленно вздыхает. Глянув на часы, Гау встает.
– У меня семинар ровно через тридцать пять минут. Если понадоблюсь, звоните после него.
Когда за ним закрывается дверь, коллеги начинают ерзать на стульях, менять позы. Столько дней мы ходили кругами на одном месте, зато теперь кажется, что время летит невероятно быстро.
– Вполне логично, – отзывается Бакстер, скрестив руки на груди. Наконец-то его точку зрения поддержали. – Незачем сбегать, если тебя и так
– Думаете, Вики и вправду жила там почти
Я показываю на снимок.
– Посмотрите, верхним этажом не пользовались многие годы. По соседству долгое время жила старушка, которая вряд ли что-то слышала через толстую общую стену. А единственный человек, который навещал Харпера, проводил в доме всего по пятнадцать минут за раз и никогда не поднимался наверх…
– В отличие от Уолша, – вставляет Бакстер. – Когда тот воровал нэцке.
– Именно, – соглашается Эверетт. – И услышав что-то, Уолш подумал на кота, но я на сто процентов уверена, что это был сын Вики.
– А как же сам Харпер? – спрашивает один из детективов-констеблей. – Мои сорванцы в детстве орали как резаные. Неужели старик
Воцарившуюся тишину прерывает Эверетт:
– Помните, криминалисты обнаружили снотворное на верхнем этаже? Может, и Вики тоже его нашла? И накачивала Харпера, чтобы вел себя спокойнее…
– И не только Харпера, – тихо добавляет Сомер. – Думаю, она хотела угомонить кое-кого еще.
– Позвоню Чаллоу, – мрачно говорит Бакстер. – Пусть проведет анализы на взятых у мальчика образцах. Если Вики действительно такое вытворяла, криминалисты смогут это доказать.
– Даже небольшая доза представляет опасность для малыша, – качает головой Сомер. – Она же могла убить его.