Список все удлинялся и удлинялся. Впрочем, каждое из этих занятий можно было разбить на составные части, чтобы постепенно привыкнуть к ним. К примеру, просто держать в руках скрипку, не играя на ней, оценивалось в ее списке тревог всего лишь четверкой, поэтому она могла проделывать это по нескольку раз в день. Что тоже было в некотором роде пыткой.
Прямо сейчас Сэм пыталась делать дыхательные упражнения. Прошлой ночью ей все-таки удалось через пару минут опять заснуть. Но недавний кошмарный сон все еще оставался слишком свежим и ярким у нее в голове – Сэм все никак не могла успокоиться.
Иногда по ночам она тащила свой матрас в комнату Бена и спала там. То, что там имелось, больше уже не пугало ее – его змея и паук. Сэм ни капельки не возражала против них. Но сегодня просто не могла заставить себя так поступить, представляя себе печальный взгляд мамы, когда та увидит, что дочь провела еще одну бессонную ночь. «Нет. Лучше просто полежать у себя до утра».
Она уставилась в потолок, вспоминая тот момент, когда Дебора схватила ее. Эту железную хватку у себя на запястье. Вновь и вновь прокручивая это в уме.
И вот тут-то и поймала себя на том, что что-то мычит себе под нос. Три быстрые ноты, снова и снова. Сэм попыталась сообразить, какую песню пытается напеть, – но нет, это была не какая-то из известных ей песен. Напевала она этот момент – эту хватку, этот ледяной страх в груди, свою попытку вырваться.
У него была своя мелодия.
Удивленная, Сэм вызвала в воображении образ столовой, волокущего ее за собой Шляпника, полиции, беспомощно наблюдающей за ними снаружи… В этой невыносимой минуте был свой собственный ритм. И один-единственный четкий аккорд.
Она села, отбросив одеяло. Киблс, которая спала в углу комнаты, подняла голову, затем глубоко вздохнула и вновь погрузилась в сон, уже привыкнув к беспорядочным ночным метаниям хозяйки. Сэм встала с кровати и схватила скрипку.
Ее электрическая скрипка не была полностью бесшумной, но, не подсоединенную к динамикам и при закрытой двери, ее едва можно было услышать за пределами комнаты. Что, вероятно, только к лучшему, если тебе вдруг хочется поиграть в два часа ночи. Сэм подключила скрипку к наушникам и подсунула под подбородок. Сердце у нее бешено колотилось, страх и возбуждение смешались в груди.
С чего начать? Она представила себе те первые моменты, когда они услышали крики за дверью музыкальной комнаты. Начало всего этого.
Да, у этого момента тоже была своя музыкальная форма. Сэм провела смычком по струнам, и яростная, неистовая мелодия каскадом полилась из наушников, тут же затерявшись где-то между разумом и пальцами. Она снова вызвала в воображении этот образ. Более быстрый темп – рваный, нерегулярный, серия режущих слух диссонансных нот… Попробовала еще раз, на сей раз сумев более близко передать свои чувства.
Сэм стала играть дальше, представляя себе те напряженные минуты, полные страха и неуверенности, когда они не знали, стоит ли им и дальше прятаться или же выйти из комнаты. Плотная музыка в хаотичном темпе, а затем… долгая пауза. Слишком долгая, почти излишне затянутая, заставившая бы замереть любого, кто ее смог бы услышать, – отражение того, что она чувствовала, отчаянно прислушиваясь возле двери, но ничего не слыша. Последовал шквал нот, гонящихся друг за другом, – финальное крещендо перед тем, как они открыли дверь.
Закончив, Сэм тяжело дышала, дрожа всем телом.
А потом сыграла все это еще раз, включив запись.
Две минуты и тридцать шесть секунд музыки из ее собственной головы. Сэм попыталась перенести ноты на бумагу. Она никогда раньше ничего не сочиняла, понятия не имела, как это делается. Процесс был непривычно обратным – как будто медленно вынимаешь еду изо рта и перекладываешь обратно на тарелку, пока та не наполнится. Сыграв несколько нот, Сэм пыталась понять, что только что сыграла, и записывала их. Затем пробовала воспроизвести записанное, чтобы посмотреть, правильно ли все поняла. И так понемногу записала всю мелодию целиком.
Три тридцать утра, а она по-прежнему не могла уснуть – не потому, что была напугана, а из-за сильного возбуждения. Достав свой телефон, отправила Фионе два наиболее используемых слова в истории чатов.
Они обе не спали, и она ничуть не удивилась, когда Фиона сразу ответила: