Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы

Когда в конце концов она родила мальчика, радость г-жи Х от появления ребенка была настолько велика, что ей было трудно распознать какой-либо негатив или даже возможность двойственного отношения. Для нее он был, по крайней мере на начальном этапе, прекрасным нарциссическим расширением. Это был положительный, а не отрицательный нарциссизм, и, как и многие первенцы, ее сын изначально только выигрывал от такого обожания. Проблемы начнутся позже, когда он станет более сепарированным и когда на свет выйдут отрицательные стороны всех идеализаций. Такого рода нарциссизм всегда понимался в психоаналитической теории в контексте «вертикального» кастрационного комплекса, когда мать, наконец, получает в своем ребенке тот фаллос, которым она всегда хотела обладать. Я бы сказала, что в этом есть и нечто «латеральное». Для г-жи Х ее сын был ее младшим братом, по отношению к которому она смогла превратить свою ненависть в любовь. Таким образом, она испытывала к нему любовь не только потому, что он был тем, чего она всегда хотела (подобно фаллосу, который нужно было иметь, чтобы чувствовать себя целостной), он был также ее копией, «таким же», как она, товарищем по играм. Превращение ненависти в любовь не самая безопасная практика, поскольку любовь может запросто снова превратиться в ненависть.

С рождением сына ее мастурбационные фантазии прекратились, она могла вспомнить о них, но они были лишены сексуального заряда, а потому были бесполезны. Что было первым: отказ от фантазий, который открыл возможность для рождения, или рождение, которое положило конец фантазиям? Со времен древних греков до начала ХХ века роды рекомендовались как лекарство от истерии. Тревожный вопрос, который мы могли бы здесь задать, касается того, что происходит с фантазиями. Если они не сублимированы, могут ли они быть отыграны? Может ли это лежать в основе распространенности телесных наказаний детей, а в худшем случае, неспровоцированного физического насилия?

Я хотела бы теоретически осмыслить случай г-жи X. На первой фазе мастурбационной фантазии об избиении у г-жи X, как и у пациентов Фрейда, существовало убеждение, что «фантазирующий ребенок никогда не выступает избиваемым, что это, как правило, какой-то другой ребенок, чаще всего – брат или сестра, если таковые имеются» (Freud, [1919], p. 184–185). Ребенок может быть любого пола, это не имеет значения. Как заметил Фрейд, трудно понять, представляет ли первая фаза автономную фантазию или же является реакцией на некоторые конкретные события и некоторые конкретные желания. Так было в случае г-жи X, когда она оказалась госпитализирована в раннем возрасте. Когда медперсонал шлепал детей, это волновало и шокировало ее, хотя в то время она, вероятно, нуждалась в самоуспокоении, поскольку находилась в изоляции и ее нельзя было навещать. Мастурбация как средство утешения вполне могла вызвать привыкание на этом этапе ее истории. Этот опыт наблюдения за избиением других детей в мельчайших деталях соответствовал описаниям Фрейда. Например, как и в случае его пациентов, реальное избиение детей было для нее недопустимым, и у нее дома телесные наказания не применялись. Появление фантазии можно отследить до событий, произошедших на шестой или седьмой год ее жизни. Это тот возраст, который Альфред Бине еще до расцвета психоанализа обозначил как возраст зарождения фантазии.

Однако есть некоторые различия между моим пониманием случая г-жи Х и теорией Фрейда. Фрейд говорит, что фантазии были изолированным анклавом, а не неотъемлемой частью более широкого невроза. На первый взгляд, это выглядело так же и для фантазии г-жи Х. Однако, на самом деле, я думаю, напротив, фантазия составляла часть ее истерии – ту часть, которая возникла в результате борьбы за выживание, разворачивавшейся между братом и сестрой². Фрейд упустил из рассмотрения эту связь фантазии с неврозом, потому что в его теории не отведено места сиблинговым отношениям – заметное упущение для 1919 года, когда он анализировал Анну, «самую младшую и последнюю» из его шести детей, его Анну – Антигону, как он называл ее!

На второй, глубоко бессознательной, но решающей фазе фантазии, которую реконструирует Фрейд, избиваемым является сам фантазирующий ребенок. Здесь г-жа Х поведала нечто, что оказалось незамеченным Фрейдом. Ей было непросто, но она рассказала, что неоднократно изменяла своему супругу и что мужчины, с которыми она встречалась, избивали ее, и это составляло необходимую прелюдию к половому акту. Я полагаю, что такое отыгрывание избавило ее от необходимости фантазировать, таким образом действие заменяло «бессознательное». Я также предполагаю, что именно по этой причине у мужчин все фазы фантазии могут быть осознанными. Извращение, то есть фактическое избиение, – это оборотная сторона истерии. Мы все еще слишком редко наблюдаем извращение у женщин и истерию у мужчин. Г-жа Х отыгрывала извращенное поведение вместо того, чтобы поддерживать истерическую фантазию. Фрейд пишет: