Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

Тот самый случай, от которого предостерегали знающие люди, — Игорь начинал искренне верить в происходящее, забыв об основополагающем принципе сопротивления Ловушкам. Ему-то самому от этого хуже не будет, свою жизнь, не важно, вымышленную или подлинную, он проживет с максимальным удовольствием. Может быть, она окажется счастливой и даже почти вечной, только из «настоящего» мира субъект будет устранен навсегда, как лишний элемент, превысивший свои полномочия, проникший в недозволенные сферы. Галактический фагоцитоз, одним словом.

Но пока, отвлекшись от ненужных воспоминаний, Игорь прокручивал в голове текущие, неотложные планы и заботы. О Шульгине начал думать именно как о местном бродячем полководце, переходящем от одного сюзерена к другому с предложением своих услуг. Бывали такие в истории, тот же воевода Боброк Волынский, сыгравший решающую роль в Куликовой битве (если верить источникам). Чего же им не верить? Раз за шестьсот лет данная версия вошла в анналы и оказала необходимое воздействие на двадцать с лишним поколений, к чему какая-то другая? Узнали б мы сейчас с абсолютной точностью, что все пьесы и сонеты Шекспира написал не он, а совсем другой человек, носивший ту же фамилию, что бы это изменило?

Пока Игорь греб, напрягая спину и плечи, упираясь ногами в высокий шпангоут грубо, но надежно изготовленной местными умельцами лодки, северный ветер усилился, разводя волну и отжимая плавсредство из пролива на открытый плес. Оно бы и хорошо, если б погода по-настоящему испортилась. Тут иногда бывают такие шторма, что не только монголы вплавь, но и десант на моторках не выгребет, только успеть бы обернуться туда-сюда, перебросить Шульгину подмогу или, наоборот, эвакуировать его, княжну и Акинфа на остров.

Наваливаясь на левое весло, Ростокин сумел притереться бортом к пирсу, или, как здесь говорят, — «лавине». Накинул веревку на забитое в дно опорное бревно настила.

Пробежал десяток сажен, заколотил прикладом в ворота, не уступающие размерами и массивностью тем, что защищали вход в Кирилло-Белозерский монастырь, где отец Григорий спасал его от преследования Артура семьсот лет спустя. Эпизод вспомнился, но очень смутно, на уровне эмоции — как хорошо, что есть такое место, такие стены, что защитят от почти любой опасности. И еще — во всех читаных книгах было написано, что Чингисхан и Батый запрещали своим воинам трогать православных священников, церкви и монастыри. Может, и эту твердыню штурмовать не станут, уйдут к Твери или еще дальше?

Праздные мысли.

Очутившись за стенами и убедившись, что все здесь в порядке, он отдал необходимые распоряжения полусотнику и десятским. Те сразу же подняли дружинников и воев, начали таскать нужное к лодкам.

Полусотенному Глебу, мирским именем Неждан, Ростокин приказал перегнать на тот берег паром, чтобы в случае нужды броневик переправить. Пять человек оставить охранять причал, двоим, понадежнее, неотлучно находиться при княжне, отнюдь ее не тревожа, если возникнет крайняя необходимость — доставить в монастырь. Остальным поступить в распоряжение воеводы Александра, который сейчас с Акинфом оборону строит, и подчиняться ему, как самому князю.

— А отступать придется — дом поджечь и, убедившись, что княжна в безопасности, возвратиться, избегая потерь. И языка взять, коли получится…

Неждан почесал короткую бороду.

— Сделаем, княже. Подержимся в меру разумного, большую рать затевать не будем. Княжну доставим в целости. Только, может, лучше прямо сейчас, не дожидаясь поганых? Спокойнее и тебе, и мне будет. Да и на озере, видишь, лютеет ветер, к утру не знаю, выгребем, не выгребем…

— Сам смотри. Постучи в спаленку осторожно, о здоровье справься. Скажи, что и как. Если полегчало ей, в тулупчик одень и вези сюда…

Да, если Елена в монастыре будет, ему забот поубавится, хотя и на Александра Ивановича он надеялся, как на каменную гору. Умрет, а княжну не оставит, сомневаться нечего.

С игуменом Флором, крепким сорокалетним мужем, которому, по манерам и обличью, не только монастырем управлять вместно, но и дружину в бой водить, договорились быстро.

На стены могут встать до сорока братьев, а еще двадцать пять прямо сейчас отправятся собирать ополчение. Старикам, женщинам с детьми и со всем имуществом будет сказано уходить в хляби непроходимые.

— Пересидят, не впервой, — успокоил Игоря игумен. — Наловчились от сборщиков податей добро свое прятать — и от супостата укроются. Если что — перезимуют. Урожай собрали, слава богу. Скотины хватит, дичь в лесу, рыба в озере, дров искать не нужно. Да и мы, вышней силой, отобьемся как-нито. Тяжелых пушек, надеюсь, у поганых нет? Сакмагоны[76] что говорили?

— Откуда пушки? Изгоном[77] идут, только уж больно много их. Тьмы и тьмы. Великокняжеское войско на трех рубежах не удержалось, отходит с большими потерями… Мои две сотни третьего дня в поиск ушли, пока никто не вернулся.

— Ну, небось… Если что, поодиночке лесом выберутся. Не все, так половина. Я твоего есаула знаю, не даст своих, как баранов, порезать. Сам Волк…

— Твоими бы устами, отче!