Скорее счастлив, чем нет

Мы проползаем под забором. Воздух на той стороне напоен памятью нашего первого раза, второго, третьего… ну и так далее. Колин осматривается: нет ли прохожих, не летают ли птицы с камерами на головах – и берется за пряжку моего ремня. Тут так темно, что кто-то мог бы нас зарезать и спокойно смыться. Нам все нравится – потому что темно, а не потому что нас могут убить. Я грубо целую Колина и точно знаю: целуя Николь, он каждый раз представляет вместо нее парня, может, даже меня. А я сам, целуя его сейчас, тоже представляю на его месте кое-кого другого. Как же все это тоскливо.

Колин протягивает мне презерватив, я сдираю обертку зубами.

7 Разговоры по душам и душевная боль

Прошел всего день без Колина, а я уже чуть не свихнулся. Он пашет на двух работах – официантом в итальянском ресторане и грузчиком в магазине – и постоянно не высыпается. Но он безумно мне нужен. Я бессовестно им пользуюсь. Страшная смесь надежды и подлости.

Перед сменой у Колина есть пара часов свободы, и в два часа мы встречаемся на стадионе, где мы валялись с Томасом и считали поезда. Я и сейчас высматриваю Томаса: вдруг он лежит в траве или сидит на трибуне, размышляя, как бы выстроить свою жизнь. Но его здесь нет. Все нормально, все хорошо, у меня есть Колин, мой первый шанс на честное счастье. Ему я сказал, что здесь можно круто побегать, чтобы он пришел в форму к отборочным по баскетболу. Мы бежим, он дико отстает, и я вспоминаю, как отставал Томас. Но, в отличие от Томаса, Колин не сдается: не бросает работу, не отступается от мечты, не выбывает из гонки. Он добегает до финиша и только потом валится ко мне на траву.

– Может, поговорим о?..

Я не ожидал такой просьбы:

– О чем?

Он оглядывается и осторожно трогает пальцем мой шрам.

– Все было так плохо?

– Да. – Я лежу и смотрю на солнце, пока не начинают болеть глаза. – Мне казалось, что жизнь – это невыносимо долго. Я решил свалить.

– Не из-за меня же? – быстро спрашивает Колин.

Я мотаю головой по траве:

– Да не, не из-за тебя. Я не такой, чтобы закатывать истерики, если мне не отвечают взаимностью. – Это ложь. Даже забыв все, что привело меня в Летео, я хотел забыть еще раз. Из страха и разочарования. Именно потому, что мне не ответили взаимностью. А еще я очень подлый и, чтобы достичь желаемого, прикрылся попыткой самоубийства. – Много всего сошлось. Просто было слишком сложно жить дальше, когда мой собственный отец выбрал смерть – только из-за того, что я – это я. Его поступок сломал меня, и я не знаю, как починиться обратно.

– Как я тогда на тебя злился, ты не представляешь! – говорит Колин. – Николь рассказала, что ты пытался сделать. Я как раз играл в «Сельский самосуд», никак не мог пройти уровень и чуть не швырнул приставкой в телевизор. Но сдержался. Не хотел портить ей жизнь так же, как испортил тебе. Я всегда думал, что в конце концов мы останемся вместе. Даже когда понимал, что не могу себе позволить быть тем, кто я есть.

– Ты просто встал и ушел!

– Я только через несколько месяцев понял, как по тебе скучаю. Да, моя жизнь – обман, но, Аарон, мне нужно думать о ребенке. О моем сыне. Когда тебя воспитывает отец-гей, кем ты вырастешь? Иногда я думаю, лучше бы меня вообще в его жизни не было. Но на такую подлость я все же не способен.

Я сажусь:

– От меня-то ты сейчас чего хочешь? Снова небось свалишь?

– Пока не знаю, честно, – говорит Колин. Читать: «Да, свалю». Он тоже садится и на секунду сжимает мою руку. – Только, пожалуйста, доживи до дня, когда я что-нибудь пойму.

Значит, плюс один шанс, ради которого стоит жить. Может быть, Колин никуда не денется – или денется, но через много лет вернется. Может, Томас дозреет признаться, что он гей, и будет со мной. Может, в Летео починят мне мозги, и все будет хорошо. Из всех этих «может быть» выше всего шансы у Колина.

Назавтра мы снова приходим на стадион, но в этот раз не бегаем, а садимся на трибуны и перечитываем «Темные стороны». Последняя часть будет уже на этой неделе.

Колин листает пятый выпуск. Я не видел его таким счастливым с тех пор, как сказал ему, что мама все знает и рада за нас. Все его деньги уходят Николь и ребенку, и почитать комиксы ему удавалось только в магазине, и то в спешке, пока не отобрали покупатели. На двадцать четвертой странице темный двойник Тора избивает его до полусмерти и бросает в пабе подыхать. Улыбка Колина меркнет.

– Помнишь, на нас напали в поезде? – спрашивает он. – Я тогда до усрачки испугался. Думал, нам крышка.

– Когда меня избивали друзья, я чувствовал то же самое.

– Как они вообще додумались?..

Я каждый чертов час себя спрашиваю о том же. Из ненависти, невежества, ревности – факт тот, что они меня избили и теперь это нельзя ни забыть, ни исправить.

– Им не нравилось, что я дружу с Томасом, – говорю я чистую правду. – Ну, тем парнем, с которым мы тогда зашли в «Дом сумасшедших комиксов». Не то о нас подумали.

– У вас с ним что-то было?

Не буду ему рассказывать о поцелуе.