Скорее счастлив, чем нет

Напоследок целую Женевьев – девушку, которая, сама того не зная, помогала мне хранить тайну. Или все же она с самого начала догадывалась? Мы встречались целый год и за все это время ни разу даже не признались друг другу в любви. Это, конечно, ничего не значит, но у Женевьев хватит самоуважения не говорить «я тебя люблю» тому, кто никогда не полюбит ее в ответ.

Я никогда не думал, что однажды ей признаюсь, надеялся унести секрет с собой в могилу, но теперь говорю:

– Жен, ты же все про меня поняла. Завтра все будет иначе, обещаю. Мы будем счастливы друг с другом – по-настоящему.

Она не знает, что ответить. Я целую ее в последний раз, и она вяло машет рукой – наверно, навсегда прощаясь с тем, кого научилась любить несмотря на все преграды. Ничего, скоро я их разрушу.

Я решительно разворачиваюсь и вхожу в дверь. Ужас. Я так запутался и столько врал, что в итоге попал сюда. Но иначе быть не может. Я не Колин, чтобы притворяться, что между нами ничего не было, и тупо забыть все, что было. Я больше не позволю ни одному парню сломать мне жизнь. Я больше не буду ломать жизнь девушке, которая верит, что я ее люблю.

У порога доктор Касл кладет мне руку на плечо.

– Не забывай, ты делаешь это ради собственного блага, – говорит она с британским акцентом.

– Типа я пришел сюда забыть, что вообще это сделал, – пытаюсь я пошутить. Доктор улыбается.

Скоро я забуду, зачем мне понадобилась операция, и саму операцию забуду. Больше не буду помнить, что у нас было с Колином. Перестану выть от тоски по нему. Меня больше никогда не изобьют в поезде за то, что мне нравится парень. Я больше не буду скрываться от друзей, чтобы заняться чем-то запретным. Та часть меня, которая все портит, сегодня умрет. Мне будут нравиться девочки. Отец был бы доволен.

Операция не гарантирует, что я перестану быть сами знаете кем, но изменить свою природу научными методами – мой последний шанс.

Я лежу на узкой койке, на лбу и у сердца наклеено по электроду. Я уже сбился со счету, сколько раз мне что-то кололи и сколько раз спрашивали, все ли в порядке и точно ли я не передумал. Я постоянно повторяю: «Да, да, да».

Вокруг бегают врачи и техники, настраивают мониторы. Другие что-то печатают на компьютерах, колдуют над данными из моего мозга. Доктор Касл не отходит от меня ни на шаг. Она наливает из крана в углу стакан воды, бросает туда две голубые таблетки и отдает мне. Я пялюсь на таблетки и не спешу пить.

– Доктор, со мной все будет нормально?

– Больно не будет, приятель, – отвечает она.

– А сны вы тоже подавляете?

Иногда сны приносят нежеланные воспоминания, иногда оборачиваются кошмарами. Например, этой ночью мне приснилось, как Колин посадил меня на велосипед, не слушая моих протестов, столкнул с крутой горы и, хохоча во все горло, ушел.

– Да. Они могут свести на нет всю нашу работу, – объясняет доктор. – Если бы мы просто стирали память, такой проблемы бы не было. Но для безопасности пациентов мы только перемещаем дурные воспоминания поглубже. Когда мы примемся за работу, тебе не придется даже переживать их. Это было бы слишком сурово. Ты просто крепко-крепко уснешь.

– Обычно так говорят про смерть.

– Мы не жнецы, а скорее добрые духи.

– Я ничего не заподозрю, когда вы станете меня навещать?

– После операции ты будешь думать, что я когда-то была твоей няней. Всех, кто знает об операции, подготовят, и они будут поддерживать легенду, – объясняет доктор. Я все это уже знаю: раз десять прочел в брошюрках и посмотрел на видео. Сотрудники Летео всегда с разрешения пациентов внедряются в их воспоминания, чтобы потом наблюдать за их состоянием, не вызывая подозрений.

Я не рискую вспомнить про Колина. У меня ничего не осталось на память. Я выбросил его кривые рисунки, дебильные подарки, свитер с «Людьми Икс»… Даже сжег на газу все его смешные записки. Как будто от того, что они обратились в пепел, я мог забыть, что там написано.

Доктор Касл взбивает мне подушку. Интересно, она обо всех пациентах так заботится?

– Аарон, можно один вопрос? Личный?

– Ага.

Она отводит глаза, явно сомневаясь. Не знаю, чего и ждать.

– Извини, если я тебя расстрою… С тех пор как мне поручили твое дело, я видела, насколько тебе тяжело, и все же… Не могу не спросить. Если бы все нормально приняли твою ориентацию – ты все равно хотел бы ее поменять?

Хорошо, что я уже обдумал это даже до того, как отец покончил с собой.

– Дело не в том, чего я хочу. Дело в том, что мне нужно.

К нам подходит техник:

– Все готово, доктор Касл. Дайте знак, когда можно приступать.

Я залпом выпиваю стакан и отдаю ей.

– В бой!

Один из врачей надевает мне маску, техник поворачивает какие-то переключатели. В нос ударяет усыпляющий газ – свежая тугая струя с металлическим вкусом, совсем как жгущая горло лава, поднимающаяся изнутри. Не заснуть становится все сложнее. Эванджелин не перебирает пальцами рукав, но тоже явно нервничает. Когда глаза совсем слипаются, я кое-что вспоминаю. Приподнимаю маску, вдыхаю чистый воздух:

– Пока не забыл – спасибо. – Маска падает обратно.