Скорее счастлив, чем нет

ВОПРОС: Насколько это безопасно?

ОТВЕТ: Это совершенно безопасно. Наш нехирургический метод позволяет выявить и изменить все нужные воспоминания с точностью до молекулы. Наши таблетки прошли санэпидемконтроль и абсолютно безопасны. Ознакомиться с возможными побочными эффектами можно в брошюре. Чтобы получить ее, обратитесь на любую справочную стойку.

ВОПРОС: Почему институт называется «Летео»?

ОТВЕТ: В переводе с испанского «Летео» – Лета, мифическая река забвения в Аиде.

ВОПРОС: Какой ученый все это придумал?

ОТВЕТ: Создатель процедуры – доктор Сесилия Инес Рамос, кандидат наук, доктор медицины, обладательница Нобелевской премии в области нейрохирургии. Науку изменения памяти доктор Рамос открыла, изучая психические заболевания. На ее стороне уникальный личный опыт: у ее родной сестры диагностирована параноидная шизофрения. Стремясь улучшить качество жизни близкого человека, доктор Рамос обнаружила возможность накладывать воспоминания друг на друга. Из этого выросла идея Летео. В настоящее время доктор Рамос проживает в Швеции. Узнать больше об истории Летео можно из ее исследовательских дневников, а о самой докторе Рамос – в ее биографии «Женщина, благодаря которой мир забыл».

ВОПРОС: Сколько будет стоить операция? Покрывает ли ее моя страховка?

ОТВЕТ: Стоимость процедуры зависит от ее характера. Ознакомиться со списком существующих льгот можно в брошюре. Чтобы получить ее, обратитесь на любую справочную стойку.

ВОПРОС: Может ли пациент вспомнить то, что забыл?

ОТВЕТ: Да, запрятанные воспоминания могут всплыть наружу. Этот фемомен называется «размотка». Триггером может послужить точное воспроизведение забытого события, зачастую – в рассказе близкого человека. Кроме того, размотку могут вызвать схожие звуки, запахи или образы.

ВОПРОС: Сколько времени занимает операция?

ОТВЕТ: Продолжительность лечения зависит от характера операции. Некоторые пациенты проводят в больнице сутки, большинство выписывают раньше.

ВОПРОС: Это все полный бред, правда же?

ОТВЕТ: Нет, это не полный бред.

Ладно, последнее я сам придумал, но я вполне готов был прикола ради послать им именно такой вопрос – до того, как Кайл провернул свой фокус. Очередь дошла только до номера 184, а у меня – 224. Ладно, может, Эванджелин хотя бы успеет зайти внутрь. Тут столько очередей, что мне реально кажется – если кого-нибудь толкнуть, сработает эффект домино, мы все попадаем и лишимся памяти.

– Вот ты где, – говорит Эванджелин, садясь рядом. Она в шелковой майке – такую Женевьев в том году надела на свидание в кино. И все же передо мной моя старая добрая няня. – Расскажешь, что случилось?

– Все херово. Типа рассказал.

– Следи за языком, – привычно упрекает Эванджелин. – Давай, рассказывай. – Ее глаза так и бегают по залу. Не мне ее винить: когда я сюда попал, у меня тоже бегали.

– Слушай, когда ты была моей няней, тебе когда-нибудь казалось, что я могу быть… – Думал, уж в этот раз получится договорить. – У тебя когда-нибудь было впечатление, что мне могут нравиться парни?

– Не было такого. А что случилось? Ты думаешь, что ты гей?

– Я гей, но… я не хочу им быть. Хочу, чтобы меня исправили.