– Ты что-то задумал?
– Мне показалось, «Последняя погоня» тебя немного разочаровала…
– Тебе не показалось! – встреваю я.
– Короче, давай посмотрим «Челюсти» у меня на крыше.
– Я в деле!
Хреново, когда тебя считают ребенком, но вдвойне хреново, если на дворе еще и лето. Да, большинство родителей разрешают детям гулять только до десяти, но мы все равно расходимся только в полночь, иногда даже в час или в два. И нет, мы так не бунтуем и не проверяем, сколько можно наглеть, прежде чем предки выйдут с ремнем (у Дэйва Толстого и такое бывало). Просто мы тут взрослеем гораздо раньше, чем ребята из безопасных районов и огороженных кварталов. Но сегодня я звоню маме сказать, что заночую у Томаса, и она разговаривает со мной как с пятилеткой. Хочет лично встретиться с Томасом, чтобы убедиться, что он не толкает наркоту и не какой-нибудь подозрительный тип, который уговаривает меня прыгнуть с крыши.
Мы ждем ее у коричневого стола для пикника в среднем дворе. Именно здесь, когда нам было по тринадцать, Брендан сказал мне, что проведет лето с семьей в Северной Каролине. Пока он был в отъезде, я начал рисовать комиксы и к возвращению нарисовал его в образе хозяина покемонов.
Наконец мама спускается. На ней футболка, в которой я в восьмом классе ходил на физкультуру. И лучше бы она забыла дома ключи и Томас не видел, сколько у нее скидочных карт на брелке.
– Привет.
– Здравствуйте, я Томас. – Он протягивает руку.
– Элси. – Мама с улыбкой возвращает рукопожатие. – Какие вы мокрые, надеюсь, это не пот?
– Вода из поливалок, – отвечаю я.
– Ну слава богу. И какие планы на вечер, мальчики?
– Ну, мы днем неудачно сходили в кино, и я решил показать Длинному «Челюсти», – объясняет Томас.
– Ты не предупредил меня, что идешь в кино! – обвиняюще смотрит на меня мама.
– Ну я же вернулся живым!
Мама кидает взгляд на мой шрам.
– Он в курсе, – говорю я.
– Миссис Элси, если что, – вклинивается Томас, – могу дать свой адрес, телефон и еще мамин номер. Но без «Челюстей» жизнь не жизнь, и Аарон обязан их посмотреть. Если вы их тоже не видели, приглашаю в гости и вас.
Мама снова улыбается:
– Я еще в ваши годы сходила на них в кино. Но спасибо.
Томас, судя по виду, чуть не умирает от зависти: она застала выход фильма! Может, он из тех, кто жалеет, что не родился раньше. Я бы лично отложил свое появление на свет на далекое, далекое будущее.
– Я все равно допоздна в супермаркете, так что развлекайтесь, – разрешает мама.
Я улыбаюсь, как тупой придурок. Давно так не радовался ночевке у друга, с тех пор как мама Дэйва Толстого повела нас всех покупать новую игру «Войны за трон» – она выходила в полночь, и потом мы все до утра тусили у него дома и играли.
– Томас, уложи его спать до двух, напомни почистить зубы и не давай покупать сладкого больше чем на доллар!
Мама ведет себя настолько по-дурацки, что мне хочется пошутить сами знаете про что, но тогда этот разговор вообще никогда не кончится. Мама обнимает Томаса, потом меня, благодарит его, что разрешил мне у него переночевать, записывает адрес, телефон и номер его мамы, и мы расходимся.
– У тебя классная мама, – замечает Томас.
– Ага, когда не считает меня мелким. Слушай, я, наверно, зайду к себе, захвачу одежду для сна.
– Не парься, у меня найдутся шмотки.
Нам предстоит пройти всего пару кварталов, но у меня, скорее всего, никогда в жизни не хватит денег, чтобы увидеть египетские пирамиды или проплыть по каналам Венеции, для меня день вдали от дома – уже как путешествие в другую страну.
Знакомый оранжевый провод указывает нам путь на крышу и змеится по щебню. Ничто не напоминает о нашем с Женевьев празднике. Томас устанавливает проектор, но еще слишком светло, и с фильмом придется подождать. Я ложусь на спину и раскидываю руки, как будто хочу сделать «снежного ангела».
– Что ты там творишь? – спрашивает Томас.
– Сушусь. – Я зажмуриваюсь, но все равно вижу вспышки оранжевого и чувствую, как солнце печет лицо. Я уже не знаю, насколько футболка промокла от воды, а насколько – от пота. В этом минус лета, но зима все равно отвратнее, зимой я просто оседаю дома и никуда не выхожу. Даже если Женевьев упрашивает пойти слепить снеговика или наделать дурацких милых фоток вдвоем.
– Ничего гейского, но, может, снимешь футболку? – предлагает Томас.
Он свою, оказывается, уже снял и вешает на ограде сушиться. Я сажусь, стягиваю футболку, швыряю в него и снова разваливаюсь на крыше. Раскаленная щебенка жжет спину, но не больнее, чем песок на пляже в Джонс-бич. Кстати, два парня с голыми торсами на крыше – почти то же самое, что два парня с голыми торсами на пляже, так что можно перестать через слово вставлять «ничего гейского».
Томас плюхается рядом:
– Раньше я смотрел здесь кино с Сарой. Вернее, мы начинали что-то смотреть, но быстро отвлекались.
– Ты занимался здесь сексом с бывшей?
Он смеется:
– Не, сексом – нет. А всем остальным – да.
– Она была у тебя первой? – спрашиваю я.
– Ага. А у тебя?
– Да, у меня тоже первой была Сара.