Скобелев, или Есть только миг…

Понтон уже кренился, испуганно ржали и бились лошади. Ездовые ломали поручни, отвязывали лошадей и сталкивали их в воду. Матросы покинули тонущие шаланды, и артиллеристы вслед за ними тоже попрыгали в Дунай.

– Ваше благородие! Ваше благородие, Александр Петрович, что ты делаешь! Ведь убьёт откатом, ведь не закреплена!..

Гусев, хватая за руки, тащил его к борту. Тюрберт вырвался, впервые в жизни ударил подчинённого.

– Исполнять приказ!

– Саша! – Забыв о субординации, забыв о сословном неравенстве, забыв обо всем и помня только, что перед ним – самый дорогой человек, Гусев упал на колени. – Сашка, опомнись!..

– Вон! – Тюрберт схватился за кобуру. – Застрелю!..

– Стреляй, – покорно согласился Гусев. – Лучше в меня, чем из пушки. Смерть это верная…

Тюрберт сунул револьвер на место, отёр мокрое то ли от брызг, то ли от слез лицо.

– Там люди гибнут, Гусев. Они нас ждут, нас, артиллеристов, только мы помочь можем. Там… Там – Брянов. Что же прикажешь, без надежды его оставить?..

Гусев поднялся с колен. Шаланды наполнились водой, и понтон на какое-то время выровнялся. Настил заливала вода.

– Прощай, Александр Петрович. Прощай, друг ты мой дорогой…

Гусев низко поклонился Тюрберту и, перекрестившись, бросился за борт.

Гвардии подпоручик Тюрберт уже ничего не видел и не слышал. Он стоял в воде на коленях, тщательно наводя орудие. Ориентиров не было, он наводил по наитию, но боевое вдохновение его было сейчас великим, прозорливым и прекрасным. Все накопленное им мастерство, весь его волонтёрский опыт в Сербии, вся любовь и вся ненависть сошлись сейчас в его прицеле.

– Держись, Брянов, – шептал он, выравнивая крен. – Держись, друг мой. Держись… И живи!..

И дёрнул спуск. Рявкнул единственный с русской стороны пушечный выстрел, и понтон разнесло на куски. Обломки его на миг поднялись в воздух и тут же канули в пучину.

А единственный картечный снаряд разорвался в цепи атакующих турок. Ликующий крик вырвался из пересохших глоток стрелков капитана Фока. В едином порыве они смяли растерявшихся аскеров, вырвались из смертного кольца и далеко отбросили противника. Правый фланг их примыкал теперь к солдатам Григоришвили, а те уже пробились к Остапову. Вместо трех разрозненных береговых участков русские к исходу третьего часа сумели создать общий плацдарм и организовать единую систему обороны.

Рассвело, и русская береговая артиллерия открыла частый огонь по всей линии турецких позиций. Главное было сделано: турки были отброшены от берега. Можно было начинать систематическую переправу войск, наращивая силы для удара.

Уже ушли вторые эшелоны десанта, уже грузились в понтоны санитары. Уже можно было передохнуть: Остапова подтащили к берегу, кое-как перевязали перебитую руку полковнику Озерову, а Григоришвили вдосталь напился воды из солдатского кепи. И капитан Фок наконец-таки обрёл возможность лечь и вытянуться. Его бил озноб, и, хотя он никому не говорил об этом, все его стрелки упорно искали шинель и вскоре принесли. Турецкую, окровавленную и короткую: Фок с трудом завернулся в неё.

– Пора и нам, – сказал Драгомиров Скобелеву. – Надо посмотреть на месте, выслушать соображения Иолшина и, пожалуй, приостановить на время продвижение вглубь.

– Разрешите лично обойти позиции на том берегу, Михаил Иванович?

– Видимо, придётся. – Драгомиров обернулся к адъютанту:

– Доложите генералу Радецкому, что я счёл необходимым переправиться на тот берег. Со мною чины штаба и генерал Скобелев-второй. Прошу на катер, Михаил Дмитриевич.

До катера генералы дойти не успели. Юный подпоручик догнал их у причала:

– Ваше превосходительство, артиллерист из подбитого понтона на берег выбрался. Говорит, будто тот картечный выстрел успел произвести его командир…

Мокрый, ещё не отдышавшийся Гусев сидел на песке в окружении солдат. Увидев генералов, с трудом поднялся, но, зарыдав вдруг, упал на колени.

– Ваше высокопревосходительство, велите все, все ему отдать!.. – Он сорвал с груди собственные солдатские медали и, стоя на коленях, протягивал их Драгомирову. – Все ему отдаю, командиру моему Тюрберту Александру Петровичу!

– Как фамилия? – тихо спросил Драгомиров.

– Тюрберт, ваше…

– Про Тюрберта знаю и доложу. Твоя как фамилия?

– Унтер-офицер Гусев.

– Надень свои кресты, Гусев. А Тюрберта мы не забудем.

Скобелев шагнул вперёд, поднял Гусева с колен, поцеловал в мокрое от слез лицо.

– Спасибо за преданность, солдат! Ранен?

– Никак нет. Велите туда меня. Туда.

– Пойдёшь туда. Переодеть, накормить, дать водки, отправить с артиллеристами.

Уже на катере Драгомиров сказал:

– Вот на таких, как Тюрберт и Гусев, вся армия держится. Сам погибай, а товарища выручи. Непременно в реляции о сём отмечу. С дружбой идём, а не с гневом. С дружбой!..

4

Генерал Драгомиров со штабом и самозваным ординарцем генералом Скобелевым добрался до берега без особых помех. Иолшин усиленно пробивал дорогу для артиллерии, бросив на это горстку сапёров и всех своих офицеров. Дело было нужным, но, судя по рапорту, обстановку Иолшин знал плохо.

– Я распорядился, чтобы командиры отправили посыльных, – поспешно добавил он.