Скиф

Авасий не отставал и налетел на внезапно остановившегося у арки входа в просторную комнату раба. Тот шикнул, указывая на проем. Авасий услышал пьяный голос Феокла и кивнул рабу. Старик пригладил седые космы, свисающие до впалых щек, и вошел к пирующим эллинам.

Авасий разобрал, что будто бы грек собирается встретиться с ним после ужина и, не дожидаясь, пока раб вернется, вышел из дома.

В тот вечер Феокл так и не принял скифа. Авасий, пуская изо рта пар и трясясь от холода, просидел на ступеньках у входа, пока рабыня не потушила чадящие копотью факелы. Зато утром к скифам, ночующим в конюшне, хозяин усадьбы пожаловал сам.

— Прости, скиф. Вчера у меня гостил сам Тинних! Впрочем, он еще не ушел, — грек, словно перед едой, потер ладошку о ладошку.

Просьба о прощении так сильно удивила Авасия, что он стал сомневаться, а правильно ли он понял эллинскую речь Феокла? Справившись с волнением, сказал греку:

— Хайре, Кейсар! Мне нужно ехать в Ольвию!

Пришел черед Феокла удивиться: он-то полагал, что скиф начнет клянчить деньги и дом, а тут вдруг — путешествовать собрался. «Вот они, хорошие новости!» — грек вытаращил глаза, так изумили его слова Авасия, но справившись с чувствами, улыбнулся и, разведя руки в стороны, будто готовился заключить скифа в объятия или так выражая согласие, ответил:

— Конечно! Я немедленно попрошу капитана выделить тебе и твоим воинам место на корабле. Он доставит вас в Херсонес, откуда до Ольвии доскачете быстрее…

Авасий ушам не верил: как замечательно, однако, вышло! И грек оказался хорошим человеком! А Феоклу хотелось бежать к капитану. Усилием воли, сохраняя степенность, он медленно пошел к дому, чтобы потолковать с Тиннихом о скифах. Все складывалось для оговоренного вчера дела лучшим образом.

* * *

Солнце вернулось в полис. Светило ярко и жарко, как летом. И было трудно поверить в то, что еще утром на траве вместо росы сверкал иней.

Холмы Феодосии окутывал дым — ее жители развели костры, готовили на огне мясо и варили кашу. Феодоситы праздновали окончание войны с Боспорским царством.

Из городских ворот медленно текли под гору с акрополем крестьяне с хоры. Гулко гремели барабаны, звенели литавры, заглушая звучание струн и дудок. Пастухи гнали стада баранов и буйволов, предназначенных для заклания.

По дороге в порт, пугая селян, ехал отряд скифов. Развевающиеся по ветру длинные волосы, пестрые кафтаны и штаны, оперенные стрелы в горитах придавали всадникам вид хищных птиц. Лица номадов побагровели от вина и солнца. А сопровождал их знаменитый гераклеец — флотоводец Тинних. Впрочем, в лицо его знали немногие, поэтому, опасаясь неприятностей, старались уступить дорогу дикарям.

Авасий вертел головой, удивляясь такому столпотворению, а когда с высоты холма увидел море и свод синего неба, сливающийся на горизонте с морской водой, восхитился этим видом. Остановив коня, оглянулся, чтобы запомнить полис накануне большого праздника, и увидел на вершине акрополя пирамидальные кипарисы, окружавшие какой-то храм, и его белые колонны, почувствовал пряный запах лавра и тяжелый — испарения стен, раскаленных солнцем. Смотрел на это великолепие, как в последний раз, и ужаснулся, понимая, что терзается плохими предчувствиями.

Капитан, поравнявшись со сколотом, остановил своего тонконогого скакуна, улыбнулся и спросил:

— Правда красиво?

— Хорошо, — ответил Авасий, заглянул в глаза Тинниха, серые, будто с камушками на дне колодца, и снова почувствовал, как закололо от страха сердце.

— Поехали дальше, скиф. Пока погода благоприятствует, нужно спешить. Очень скоро Борей станет властвовать над волнами и начнется сезон штормов.

Голос Тинниха успокоил Авасия, и парень решил, что его страх и плохое предчувствие — от того, что пазака не вернулся. Как трудно и больно представлять, что его схватили и даже, может быть — убили. На какой-то момент Авасий в Тиннихе увидел вождя и, как ни странно, испытал облегчение. Он улыбнулся и сказал:

— Ты прав, господин, поехали.

Всадники спустились с пригорка к порту. Деревянные пристани уходили далеко в море.

Феодосийский залив был куда шире гавани Ольвии и гораздо больше, чем порт в Калос Лимен. В мореходную пору тут могли разместиться до сотни больших кораблей, сейчас только гераклейские суда и десяток рыбацких лодок терлись боками о сваи пирсов.

У пристани отряд спешился, и матросы, взяв лошадей номадов под уздцы, повели их на келет[74] Тинниха. Скифы поначалу оставались равнодушными к тому, что у них забрали коней. Заволновались и стали выговаривать что-то Авасию, только когда конвой из десяти гоплитов сошел с триеры, и номадам пришлось взойти на разогретую солнцем палубу боевого корабля греков.

— Господин, мы хотим плыть на том корабле, — прокричал Авасий Тинниху, указывая на келет.

Триерарх[75] все еще оставался на берегу, но Авасию ответил:

— Нет, скиф. Вы поплывете со мной. На торговце для людей нет места, — и тут же обратился к своему келейсту[76] — Автократ, дай скифам вина!