Скиф

Я смотрел на лагерь номадов и понимал — мы едва не опоздали. Скоро обязательно что-нибудь произойдет. Эта толпа воинов и их животные не смогут долго оставаться на этом месте. Осада Керкинитиды вот-вот закончится!

Сквозь серые тяжелые тучи время от времени проглядывают солнечные лучи, и в такие мгновения окружающий пейзаж напоминает человека, который нарочно хмурится, чтобы подавить улыбку. Моя улыбка со стороны, наверное, выглядит вымученной. Стараюсь скрыть разочарование и усталость. Уставившись в пространство, я мысленно еще раз проверяю итог от всего увиденного: для воинов балы нужно искать другое место, а мне все же придется войти в смердящий лагерь сколотов и найти там Гнура.

Артаз тогда находился рядом, по правую от меня руку. Он горделиво восседал на вороном жеребце. Теперь уже на своем. Алиша — любящая дочь, подарила ему коня, отобранного мной у меланхленов. Впрочем, я не обижаюсь на жену. Уже привык к своему Рыжику, но вороной красавец понравился мне сразу, как только увидел его. Потрепав Артазова коня за гриву, я сказал тестю:

— Мне нужно найти роксолана Гнура. Для этого не нужны все наши воины, хватит Авасия и Лида. Найди подходящее для стоянки место и пришли к этим воротам братьев. Мы будем ожидать их тут, — я указал на проход между телегами, по которому в лагерь ходили водоносы.

Вместо ответа он покачал головой, соглашаясь. Прежде чем развернуть коня, пробурчал в седеющие усы:

— Не горячись, Фароат…

Я рефлексивно кивнул и, провожая взглядом Артаза, пытался определиться в отношении его реплики. Досье на тестя уже давно было составлено из тысячи мелочей в его поведении и важных для меня поступков, но даже отдельные реплики наводят на упущенную когда-то мысль и вполне могут лечь в основу моего досье. Чего он опасается? О чем волнуется и что имеет в виду?

Боясь разоблачения, я всячески старался исказить его представление о себе. Считал такую предосторожность полезной, продиктованной необходимой дальновидностью. Ведь мало создать неправильное представление о себе, надо, чтобы это представление было неверным лишь в определенных пунктах и в определенном смысле. Словом, задача состояла не в том, чтобы создать о себе искаженное представление, противоположное тому, какое должно быть на самом деле, нужно, чтобы мои приемы позволили Артазу уверовать — мальчик Фароат чудесным образом обрел божественное благословение и по праву сейчас именуется пазакой и маста марману! И до этого момента я считал, что справился. Правда, сейчас полагаю, что справился лучше, чем хотел: Артаз видит во мне лишь того Фароата, который стал его зятем. А значит, мое возвышение считает своей заслугой. Ну что же! Пусть так и будет! Отчасти и это верно. А в его досье я теперь впишу новые факты. И теперь буду опасаться, чтобы жажда власти не толкнула старика на действия, несущие для меня угрозу…

* * *

Над мертвенно-бледными холмами нависают сизые облака дыма. Людей вокруг так много, что Авасию и Лиду пришлось спешиться. И теперь только я вижу белое пятно большого шатра предводителей этого войска. Мы медленно пробираемся к цели, пока без окриков и ссор. Наверное, облачение моего коня, яркий кафтан и блеск золота на мне служат своеобразным пропуском через толпу.

Воины вокруг пьют вино, едят мясо, совокупляются со своими женщинами прямо у костров, играют в кости, и вдруг в какой-то момент на лагерь обрушивается тишина. По крайней мере, вблизи нас. Это связано с появлением троих вооруженных сколотов. Они ведут молоденького тавра, простоволосого и босого. Я без раздумий решаю, что конвоируемый пацан из южан-горцев. Как-то на рынке Ольвии обратил внимание на непохожих на греков и скифов людей. Выяснилось, что черноволосый и мелкий народец эллины называют таврами.

Четверо бредут не торопясь, часто останавливаются, а сколот поднимает над головой акинак и что-то выкрикивает. Все оставляют свои дела и внимательно смотрят на идущих воинов и тавра. Я не могу разобрать, что именно кричит сколот, и спрашиваю у Авасия:

— Что происходит?

— Наверное, юноша проворовался. Украл меч и попался… — предположил мой телохранитель.

— И что ему за это будет?

— Отрубят голову, — ответил, опередив Авасия, Лид.

Фароат тут же подкинул свое воспоминание, как за кражу козы молодого воина изгнали из Ильмека. И свое чувство ужаса и отчаяния, когда сам он представлял дальнейшую судьбу воришки. Одиночке в степи и лесах Скифии, по его мнению, не выжить: каждый может такого обидеть, в лесах дикие звери, а в степи меланхлены.

— Убивать его не станут. Изгонят, — сказал Фароат, пока я размышлял.

Лид тут же обмолвился:

— Пропадет он без рода и племени…

* * *

У шатра предводителей номадов стояла стража вооруженных сколотов. Впрочем, меня и Авасия они пропустили без разговоров. Мы поднялись на холм пешком, оставив у его подножия лошадей под присмотром Лида.