Сказы и байки Жигулей

Как-то, по причине обрыва линии, не было связи с другими городами. Пришли от больной старушки телеграфировать её сыну в Москву. В тот день на станции именно Иван Захарович дежурил. Стали уверять его пришедшие, что если сын срочно не приедет, старушка непременно умрёт. А как дать телеграмму в Москву, если не работает телеграф?

В сильном волнении, забывшись, Иван Захарович сел за телеграфный ключ и отстучал телеграмму. Такой уж он был горячий человек! И вдруг – сердце его через несколько минут застучало громко и неровно. Иван Захарович прислушался – самая настоящая азбука Морзе! Тире-точка, точка-тире... Расшифровал и вышло, что это сын старушки ответную телеграмму давал. Известие, дескать, получил и срочно выезжаю в Самару!

Через сутки с небольшим сын действительно приехал. Старушке в его присутствии сразу стало легче. А дня через три она уже чувствовала себя настолько здоровой, что стала вставать с постели и ходить.

Случай сей, разумеется, любопытный, потому о нём и много писали.

Среди вопросов, заданных Ивану Захаровичу работниками местной печати, был и такой. Способно ли сердце человека, если его грамотно обучить, явить телеграфному ключу достойную замену? Иван Захарович о таком обучении решительно ничего не знал.

Новый квартирант

Прохор Усов, молодой бухгалтер самарского железнодорожного вокзала, родом из Пензы, снимал меблированную комнату в гостинице. Прошлой весной влюбился в горничную Дашу, полногрудую хохотушку с русой косой. Обещал через год, накопив деньжонок, на ней жениться. Но вскоре Дашу за какие-то грехи рассчитали, и её тёмно-вишнёвое платье перестало мелькать в коридорах и в лёгкой памяти Прохора.

Перед самым ледоходом на Волге приснился Прохору такой сон. Входит будто бы в комнату, в которой прожил он без малого два года, солидный такой барин. Велит прислуге мебель по-другому расставить и вместо зелёных обоев жёлтые наклеить. А Прохор тут же, в этой комнате находится. Заметил его барин и культурно так ему улыбается. Я, дескать, Пётр Иванович Сакуров, буду тут жить! «По какому такому праву, – спрашивает его Прохор, – вы хотите занять мою комнату?» «Да мне горничная Даша разрешила», – отвечает. «Во-первых, хозяйка гостиницы вовсе не Даша, а мадам NN, – возражает Прохор. – А во-вторых, я намерен прожить в этой комнате до своей женитьбы, срок которой, как говорится, и в небесной метрической книге ещё не обозначен!» «Да вы лучше Дашу обо всём расспросите, – конфузится барин. – А мне непременно нужно в этот номер поселиться, и как можно скорее».

Вызвали Дашу. «Да, это я Петра Ивановича в твой номер поселяю, – отвечает она. – А ты, змеюга подколодный, обещавший на мне жениться, ступай себе на улицу и живи там под скамейкой любою!»

Сказала так Даша и в фартук кружевной зарыдала.

Тут Прохор и проснулся. Сердце в его груди паровозным поршнем колотилось. Весь день от своей совести – судьи неотступного – тщетно пытался убежать.

Под вечер не выдержал – явился к Даше на Соловьиную улицу, где та у тётки жила. Чай с мёдом пили, о том-о-сём балякали. «Кто такой Пётр Иванович Сакуров?» – поинтересовался Прохор как бы невзначай. «Знать не знаю такого», – ответила Даша. Вздохнул тогда Прохор полной грудью и рассказал ей свой сон. Даша удивилась ему чрезвычайно. А вскоре, когда от души, без всякой причины засмеялся Прохор, охотно поддержала его.

Ушёл Прохор от Даши уже поздней ночью. На следующий день непременно навестить обещал. И вдруг напало на него прежнее чувство: горше скипидара горького вся их история показалась. «Разлюбил я её, – сокрушался Прохор, – что ж тут поделаешь? Да и Даша вроде бы не в особых ко мне претензиях!»

Полегчало у Прохора на душе. Забыл он и сон, и Дашу, с продавщицей бакалейной лавки Глафирой очередные шуры-муры завёл. А месяца через два, купаясь жарким днём в Волге, утонул. Вселился же в его номер, точно – Пётр Иванович Сакуров. Даша, когда узнала об этом, не переставала удивляться такому странному совпадению.

Стул самарского мещанина

Один самарский мещанин – так ли уж важна его фамилия? – решил в своём доме сесть на стул. Уже и ноги в коленях согнул, и нос от предвкушения сморщил, а стул возьми, да и отодвинься. Сначала совсем на немного – на пару вершков и только, но с противным таким скрипом!

Мещанин подошёл к стулу, снова нацеливаясь на него сесть, а стул и тикать. Выбежал в открытую дверь на улицу, где нарядно одетые барышни меж собою судачили, и ну по булыжной мостовой, как резвый жеребёнок, скакать!

Мещанин, известное дело, за стулом, за мещанином – мальчишки, за мальчишками – их матери, за матерями – все уличные зеваки шумной толпой понеслись.

О стул с гнутыми ножками, с широким сиденьем, под стать сенатору и купцу, сколько развеселил ты уездов, сколько губерний заставил о себе говорить!

До сих пор, сказывают, толпа гоняется за беглецом. Уже и стул на прежнее место, в дом самарского мещанина возвратился, уже и мещанин женился второй раз, а толпа всё пытается его настичь. Не так легко, известное дело, угомонить русского расходившегося человека!