Сказка об уроде

Он провалился куда-то вниз, пытаясь оттереть с лица противную массу. Но руки коченели, потом отвалились и улетели в пространство. Он растерял своё тело и завис в вихрях фиолетового космоса, не видя ничего. Всё исчезло — стена, крики Лены, он сам. Остался лишь голый цвет, который заполнял всё. Антон скитался в коридорах этого цвета, поднимался вверх, падал, плакал без слёз. И лишь голос, зависнув над его несуществующим ухом, назойливо убеждал его, что Фолэм велик, что Антон даже не смеет представить себе его величие, что он проиграл, и в его силах только позволить синей вечности разъесть его гаснущие останки.

И он поверил. Поверил, потому что УВИДЕЛ — голос показал ему истинное положение дел, всего на долю секунды, потому что дольше бы он не выдержал. Он увидел его — существо, которое называет себя Фолэмом, и оно было столь же грандиозно перед Антоном, как грандиозна Солнечная система со всеми её планетами перед мелкой занозой, завалявшейся под ступенькой лестницы в разваливающемся панельном доме. Фолэм занял весь мир, более того — много миров, и третья планетка, болтающаяся в космосе, была лишь очередной не самой главной целью в списке его дел. Земля была Фолэмом, и небо было Фолэмом, и та стена, которая с такой легкостью одолела его, была лишь основанием его могучего тела, раскинувшегося на световые года. Антон понял, как смешна была его борьба, что они с Леной были обречены изначально, точно так же, как Мари. Да что там они — все живые существа в мире, их всех ждёт один и тот же рок — мужские существа станут кормом и увеселением для детей Фолэма, а женские подарят ему свои детородные органы, чтобы удовлетворить его ненасытное стремление плодиться, размножаться, захватывать, разрушать. Фолэм велик, велик, велик; это не смешное незначительное величие, которое подразумевает это слово на Земле, а истинное, космическое, межмировое величие…

Антон замер, кружась в медленном водовороте. Откровение сломило его, отняло остатки сил, и он позволил, наконец, чужому существу овладеть его сознанием. Не всё ли равно, раз захват всех миров — только дело времени? Что он надеется изменить своими трепыханиями? Он не спас Мари, не спас Лену, не спас собственного малыша; посягать на спасение всего мироздания после этого просто смешно.

Он уже стал частью Фолэма. Восприятие угасало, расщепляясь и уплывая с клочьями тумана. Но перед тем, что от него осталось, назойливо всплывало одно и то же лицо. Лена. Она что-то говорила, её губы шевелились, но Антон не различал слов — он мог только со смутной скорбью глядел на лицо своей любимой, нашедшей жуткую смерть в катакомбах фолэмовых владений. Он ждал, когда её образ развеется, и он наконец позволит себе затеряться в тумане и угаснуть — но Лена всё говорила, говорила, говорила… Без слов. Только движения губ. Часть лица уже размылась — нет глаз, нет носа, но губы не хотели умолкнуть… Что она тогда сказала ему?

«Уходи. Убей его. Теперь я ещё больше уверена, что его можно убить. Всё дело в размерах».

Что ж, она ошиблась. Лена, конечно, была умницей, но здесь оказалась неправа…

«Всё дело в размерах», — сказали губы ещё раз перед тем, как синяя тьма сжевала их.

… после этого не осталось ничего.

4

«… в размерах…».

Подождите-ка. Подождите. Здесь что-то есть. Нужно над этим подумать. Но кто может думать? Никого ведь больше не существует, кроме Фолэма. А чьи это тогда мысли? Получается, что ничьи? Разве так может быть? Если есть мысль, должен быть тот, кто её мыслит. Значит, это Фолэм думает? Должно быть, так и есть — потому что других вариантов нет. Но зачем тогда вообще думать? Фолэм велик, ему и так известно всё. Не о чем тут думать…

Нет. Не так. Нужно зайти с другого конца. Ладно, пускай никого нет. Но раз есть мысль, то ведь можно с её помощью вообразить того, кто думает её. Но тут что-то явно неправильно. Ну и пусть, главное — вообразить ничто не мешает, на то она и мысль…

Итак. Будем воображать того, кто всё это думает. Пускай это будет некое маленькое существо. Жалкое существо. Самое распоследнее. Но оно есть, и оно может размышлять. И эти мысли будут присвоены ему. Тот, кто мыслит всё это — он. Я это мыслю. Сойдёт?

Вроде сработало. Есть я — это уже что-то. Как меня зовут? Нет, это глупый вопрос. Я ведь только что создан, какое у меня может быть имя? Ведь имена дают другие существа. Люди. Человек. Но ведь я — человек. Получается, я сам себе могу дать имя. Ничего мне за это не будет. Хорошо. Тогда я даю себе имя «Антон». Антон Соловьев. Имя не лучше и не хуже многих других. И закончим на этом.