Сказка об уроде

— Рефлексы выражены слабо, температура тела снижена, — она почти не слушала врача, лишь неотрывно смотрела на лицо дочери. — Я обследовал её, но не нашёл признаков черепно-мозговой травмы или иных ушибов, которые могли бы привести…

— Она умирает? — вырвалось у неё.

Врач вздохнул:

— Состояние вашей дочери стабильное. Не думаю, что в ближайшее время ей станет хуже, если вы об этом. Но в долгосрочном плане… Учитывая неясную природу её комы, может быть всякое. Молодые люди, которые привезли её к нам — вы их знаете?

— Да. Они подруги Верочки. И… её друзья.

— Вам стоит поговорить с ними. Может, вам они расскажут больше, чем мне, — Семён Трифонович испытующе посмотрел на женщину. — Если хотите вызвать милицию, то есть полицию…

— Нет-нет, незачем, — испугалась она. — Это хорошие ребята. Они просто гуляли вместе.

— Хорошо. Сейчас вашу дочь перенесут в свободную палату. Я пока сделал всё, что мог… Маня, позови парней, пусть несут каталку. Нужно перевезти пациентку.

— Спасибо вам, — слёзы душили Ларису, но она улыбнулась врачу. Тот кивнул и быстро вышел в коридор. Почему он убегает? — затравленно подумала она. Значит ли это, что дела Верочки хуже, чем он мне сказал? Дверь широко открылась, и два дюжих медбрата затащили внутрь каталку.

— Гражданка, отойдите, — железным тоном приказала Маня. — Пойдёте за ребятами, они уложат вашу дочь в палату на третьем этаже. И старайтесь там не шуметь, люди ещё спят. Парни, осторожно, капельницу не заденьте…

Пока они перекладывали Веронику на каталку (на взгляд матери, слишком уж грубо), ей ничего не оставалось, кроме как ждать в коридоре. Она впервые рассмотрела парней, которые пришли с девушками. Оба — сверстники Верочки. Один из них был худым, почти тощим, с длинными чёрными волосами. Другой парень был крепко сложенным и низкорослым. В советское время на плакатах таких молодых рабочих изображали трудящимися у станка. Яна и Нина молчали, поглядывая на Ларису с опаской.

Спрашивать, что случилось, не было нужды — Лариса сама всё отлично слышала через динамик телефона. Янка перебудила всех; сначала они метались по дому, потом вышли на улицу. Нина с кем-то из парней устроила перепалку по поводу того, где взять новые батарейки взамен севших, которые были в фонарике. Наконец, они как-то уладили это дело и стали искать Веронику.

Как ей отрывисто пересказала Янка, она лежала за теплицей у забора. Почему она туда пошла ночью, никто не имел понятия. Верочка лежала лицом вниз на снегу, будто споткнулась и не смогла встать. Она была холодна, как лёд. Девушки впали в истерику, когда парням не удалось разбудить девушку (Янка стала рыдать прямо в трубку, пока Лариса резко не сказала ей замолчать). После этого все кричали на какого-то Назара, чтобы он завёл и подогнал машину. Тот, как назло, медлил — не мог справиться то ли с карбюратором, то ли с радиатором. Когда они, наконец, выехали в город, Лариса договорилась встретиться с ними в больнице и вызвала такси. Машина подъехала только через полчаса. Диспетчер, женщина с насквозь прокуренным голосом, при каждом её нетерпеливом звонке без конца ссылалась на «неподходящее» время суток.

Медбратья, посмеиваясь, о чём-то говорили между собой, толкая каталку с Вероникой. За ними шла Лариса, а за ней вереницей тянулись молодые люди, две девушки и два парня.

— Как тебя зовут? — спросила она худого юношу.

— Константин.

— А тебя? — она посмотрела на крепыша.

— Виталик.

Константин и Виталик. Не хватает пресловутого Назара с барахлящей машиной.

— Вас, кажется, было больше.

— Назар уехал домой, подбросив нас до больницы, — Нина поджала губы. — Сказал, что не хочет с этим далее иметь дело. Типа, разбирайтесь сами.

Не самые лучшие друзья у моей Верочки.

— Потом мне всё расскажете, когда я выйду от дочери, — сказала Лариса. — Я хочу знать, что у вас там за ночёвка была, и как вышло, что моя дочь оказалась в таком виде.

Парни угрюмо промолчали. Нине к лицу прилила кровь. Янка изучала свои ярко накрашенные ногти.

Медбратья справились с привычным делом за пару минут, даже не включив свет в просторной палате для женщин. Окна были закрыты шторами, поэтому утренний свет не проникал в комнату. Обитатели других коек продолжали храпеть, и лишь только старушка, койка которой была у окна, подняла голову и обвела вошедших взглядом спросонья. Голова старушки была туго перевязана. Ничего не сказав, она облизнула тонкие губы и опустила голову обратно на подушку.

Девушки сунулись было в палату, но медбрат жестом остановил их:

— Всё, выходим. С вашей подругой за ночь ничего не будет. Можете навестить её утром, часы посещений спросите внизу.

Полуобернувшись к Ларисе, он гораздо тише добавил:

— Вы можете остаться. Не будите только больных.

— Не буду, — обещала она.