Сказка об уроде

Почувствовав чьё-то присутствие, она обернулась. За ней стоял трехметровый великан. Вместо лица у него были густые заросли колючей чёрной шерсти. В левой руке великан держал длинную пику, острый конец которой блестел, будто намасленный, а в правой — топор с широким лезвием.

Существо замахнулось топором.

Она даже не успела испугаться. Топор вгрызся в её шею, и она почувствовала резкий толчок. Сталь заскрежетала о позвонки, этот звук забил ей уши. На секунду вспыхнула острая, молниеподобная боль. В глазах потемнело. А когда всё вокруг снова прояснилось, она поняла, что лежит на боку, поверженная ударом топора. Шея была мокрой и невыносимо жгла. Она попыталась что-то произнести (наверное, мольбу о помощи), но из разверзшегося горла вырвался только хрип. Она покосилась вбок и увидела, что великан подходит к ней и снова заносит топор. Её хрип превратился в свист.

Второй удар отделил голову от туловища, и боль вдруг пропала.

Я мертва, думала Вероника, скатываясь куда-то в сторону. Должного ужаса эта мысль не вызвала. Она ждала, что вот-вот вокруг всё снова потемнеет, на этот раз окончательно — но этого не происходило. Зато она увидела поломанное, изувеченное нечто, валяющееся на камне неподалёку. И не сразу поняла, что это её собственное тело.

Потом её бесцеремонно подняли за волосы. Палец великана маячил перед её левым глазом, и он был очень грязным, а ногти он, наверное, не стриг никогда. Она в очередной раз попыталась вымолвить слово. Трахея издавала лишь едва слышное сипение.

Лязгнуло железо. Великан обхватил Веронику обеими ручищами за щеки, поднял над головой и с силой опустил вниз.

И снова боль ничем не дала о себе знать. Веронике потребовалось время, чтобы осознать: только что её (точнее, её голову, в то время как она сама осталась лежать на камне с нелепо раскинутыми руками и ногами) насадили на пику. Острый металл вошёл через трахею и пробил макушку. Во всяком случае, она так предполагала: сколько бы она ни закатывала глаза, увидеть собственное темя не удавалось, а боли не было. Наверное, ей стоило этому порадоваться.

Пика торчала вертикально, зажатая внизу в маленькой трещине на камне. Человек без лица, должно быть, делал такое не в первый раз. У него всё было схвачено, движения были отработанными, плавными: так усталый рабочий на конвейере упаковывает изделие, зная, что стоит ему закончить с ним, и на ленте появится другое такое же, и этой очереди не будет конца.

Посмотрев вниз, она увидела своё тело. Её охватила жалость к себе. Неужто я такая маленькая? Не знай Вероника точно, что это она сама, подумала бы, что обезглавленный труп принадлежит ребёнку. Из багрового отверстия, которым заканчивалась шея, лениво вытекала кровь, делая камень чёрным. Одна рука уперлась в низ живота: казалось, что мёртвое тело стыдливо пытается прикрыть срамное место.

Это всё не может быть правдой. Я сошла с ума.

Веронике стало дурно. Её могло бы затошнить, коли желудок остался бы при ней.

Великан вновь подобрал топор и вразвалочку подошёл к трупу. Вероника затаила дыхание в плохом предчувствии, и опасения её оправдались: безликий человек поднял топор и с размаху опустил лезвие на её левое плечо, будто колол дрова. Захрустела ключица, кожа разошлась в стороны. Вероника на пике зажмурилась, как от боли, хотя, даже если нервы отделённой от неё части тела и отвечали на удары болевыми импульсами, до её мозга это дойти не могло.

Топор поднимался и опускался, плоть мягко чавкала. На мускулистых руках гротескного палача заблестели капли пота. Остановись, хотелось кричать Веронике, не калечь меня! За что?! Она вспомнила, как месяцами сидела на изнурительной диете, ходила к университетскому стадиону, где бегала кругами. Вспомнила свои кремы и мази для ухода за кожей. Природа не сделала её писаной красавицей от рождения, ей приходилось прилагать ежедневные усилия, чтобы выглядеть привлекательно. И всё ради чего — чтобы этот мясник кромсал её ухоженное тело, как свиную тушу. От несправедливости ей хотела заплакать, но слёзы не шли.

Вскоре левая рука отделилась от туловища. Вероника закрыла глаза.

Расчленение шло долго. Великан успел истечь потом, его рывки стали гораздо медленнее. С каждым разом ему приходилось наносить больше ударов, чтобы раздробить очередную кость. Его грудь тяжело вздымалась, глаза блестели, а чёрная шерсть на лице взмокла. Вероника ему не сочувствовала.