— Давай сыграем на её жизнь.
— Как это? — удивился я.
— Ты сыграешь белыми, я — чёрными. Если ты выиграешь — птичка будет жить. Если выиграю я, то она умрёт.
— Ты её убьёшь? — поразился я.
— Почему я? — Мириам возмущённо сморщила носик. — Она сама умрёт.
И мы сыграли. Мне и вправду хотелось спасти птичку, поэтому я играл в полную силу. Но Мириам всё равно выиграла, методично заперев все мои шашки по углам доски. Когда я вновь посмотрел в окно, птички там уже не было.
«Улетела», — с облегчением подумал я.
Вечером за столом отец рассказал, как видел, возвращаясь с работы, мёртвую птицу у подножия фонарного столба.
— Перья так и раскидало вокруг, — сказал он. — Видимо, случайно коснулась электрического провода. Глупое создание.
Перед сном я стоял, приложившись лбом к холодному окну, и смотрел на чёрное пятнышко возле фонаря. Мне хотелось заплакать, но я сдержался. А утром мёртвой птицы уже не было — видимо, кто-то выбросил труп в мусорный ящик.
Это была первая игра. Потом мы с Мириам играли много раз. Она всегда играла чёрными, а я — белыми. Мы играли на нашего кота Ричи, на соседскую собаку-добермана, с которой её хозяйка каждый вечер гуляла во дворе, и даже на жизнь случайного таракана, которого заметили на стене. Мне хотелось всех их спасти, поэтому каждый раз я играл отчаянно. Но ни разу не выиграл. Ричи уснул и не проснулся, доберман съел крысиный яд, таракан сорвался со стены, упал на пол лапками вверх и больше не шевелился.
Только сейчас, когда уже поздно что-то исправить, я понимаю, что играть было необязательно. Я думал, что спасаю их, но на самом деле обрёк их на гибель. Я мог просто отказаться играть с Мириам, и все они жили бы себе дальше. Сидя над черно-белой доской этим морозным вечером, я, наконец, понимаю это. Это моя последняя игра. Но нужно довести её до конца, потому что я не хочу остаться сиротой.
Мой ход. Белая шашка рвётся в атаку.
Ход Мириам. Чёрные блокируют дальнейшее движение моего бойца. Но ничего — я продолжаю наступление по другому флангу. Новообретённая дамка Мириам тут как тут. У меня всё меньше пространства для маневра.
Как я согласился на эту игру? Ведь это безумие. Всё, конечно, начала Мириам. Но я-то играю белыми, значит, первый ход делал я!
— Какой холодный вечер, — сказала она, когда мы сидели перед телевизором.
— Да, — согласился я, посмотрев в окно, за которым кружились белые хлопья.
— В такие тёмные снежные ночи происходят нехорошие вещи.
— Например? — полюбопытствовал я.
— Травмы. Убийства. Аварии, — Мириам пожала плечами, как будто сто лет имела дело с такой жутью.
— Не говори так, — возмутился я. — Это нехорошо. Мама с папой ведь ещё не вернулись.
— А ведь правда! — воскликнула Мириам. — С ними на этом ужине может случиться что-то плохое…
— Не случится.
— А ты уверен в этом, Билли? — улыбнулась она. — Не хочешь сыграть в игру по этому поводу?
Это тоже была одна из её ловушек, и я угодил в неё, как миленький. Мне просто очень хотелось отвести беду от своих родителей, которые затерялись где-то в непроглядной ночи.
А теперь отступать уже поздно. Игра идёт.
Я делаю ход после пятиминутных тягостных размышлений. Мириам отвечает молниеносно. Следующий ход занимает у меня ещё больше времени. И снова — мгновенный ответ. Дамка стрелой проносится из одного угла в другой, по пути сжирая одного из моих бойцов.
Бесполезно. У меня слишком мало шашек, а у Мириам дамка. И ещё одна вот-вот появится, когда её шашка на правом фланге достигнет последнего рубежа.
— Знаешь, ты можешь сдаться, Билли, — мурлычет Мириам. Настроение у неё превосходное.
Я смыкаю веки и снова вижу огоньки от фар «Фольксвагена» во мгле. Отец уже почти заснул за рулём. Голова его опустилась на грудь, но нога держится на педали газа. Машина ускоряется, и вот уже недалеко роковой поворот…
— Мириам, мне надо в туалет, — со слезами в голосе говорю я, кривя лицо в страдальческой гримасе.
Она смеряет меня презрительным взглядом:
— Ладно, сделай свой ход и иди. Только быстро. Нужно доиграть.
— Да, конечно, — я не глядя передвигаю шашку, встаю из-за стола и выхожу из детской комнаты. В коридоре темно. Туалет находится справа, но я сворачиваю налево — там у нас кухня. Выдвигаю ящик стола и с опаской беру нож, которым мама режет хлеб.
На цыпочках возвращаюсь в детскую. Дверь приоткрыта. Мириам склонилась над доской — раздумывает, какую ещё ловушку для меня расставить.
А вот
— Билли, что ты делаешь?!
— Веду игру, — шепчу я сестре в ухо, прижимая лезвие к её белому горлу. — Хочу выиграть.
— О чём ты говоришь? Убери нож!
— Я уберу. Только скажи, что сдаёшься.
— Что?!
— Скажи, что ты сдаёшься. Что не хочешь продолжать игру.
Мириам застывает под моей рукой, как каменная статуя. Она молчит, и меня охватывает паника — а что, если она так и не сдастся, если она уготовила мне очередную ловушку, которую маленький Билли не смог разглядеть…
— Скажи! — кричу я в отчаянии.
Мириам молчит. По моим щекам текут слёзы.