Скажите «чи-и-из!»: Как живут современные американцы

«Ребенка постоянно спрашивают, любит ли он, уверяют, что любят его» (Макс Лернер). В разговорах супругов между собой, родителей с детьми слово «любовь» повторяется часто. Во многих домах я слышала на самом будничном уровне:

– Любовь моя, какие у нас планы на сегодняшний шопинг?

На футбольном матче женщина, по-видимому, мать, в ажиотаже болельщика кричит своему сыну на поле:

– Бей, бей, Бобби! Я люблю тебя.

На международном симпозиуме физиков в Вашингтоне, в отеле «Мариотт», выступал молодой ученый. Выступление было неудачным. Один за другим на сцену поднимались коллеги и хотя и вежливо, но довольно резко критиковали его доклад. Он растерянно посмотрел на ряды зрителей. Встретился глазами с женой, тоже физиком. И та вдруг сказала громко, на весь зал:

– Держись, Фредди. Я люблю тебя.

Я выслушала здесь множество романтических историй, похожих на рождественские сказки и умилявших меня своей бесхитростной сентиментальностью. Вот одна из них.

Дочь моих друзей, Чака и Розалинды Каролек, Мариса, молодой дизайнер, отправилась в свою первую заграничную командировку, в Италию. Там она встретила Рона, художника и искусствоведа из Нью-Йорка. Обоих я знаю лично. Она – изящная блондинка с глубоким взглядом голубых глаз. Он – пылкий брюнет, живой, остроумный. Сам бог велел им влюбиться, что они при первом же знакомстве и не преминули сделать.

Но прошел месяц бурной любви в сказочной Италии, оба разъехались по домам – в Чикаго и Нью-Йорк. Еще год они посылали друг другу пламенные письма, часами висели на телефоне к неудовольствию родителей – междугородние переговоры стоят дорого, а электронная почта тогда еще не вошла в обиход. В обеих семьях стали поговаривать о браке. Но – где жить? С родителями не принято. Устойчивая работа с приличным заработком пока только у Марисы. Рон, художник, с его богемной профессией – в поисках временных заработков. Решили так: он переезжает в Чикаго, пробует найти постоянное место. Она остается пока жить с родителями. Роман, все такой же нежный и страстный, продолжается. И, как и положено, от невозможности немедленно его узаконить, становится еще горячее.

Проходит два года. Рон находит временную работу. Мариса снимает жилье в пригороде Чикаго. Он уже готов переехать к ней. Но в это время в очередной раз оказывается безработным.

– Как мог я, мужчина, без средств к существованию, жениться на девушке и жить в ее доме, на ее счет? – рассказывал он мне позже.

Он в отчаянии, готов вернуться в Нью-Йорк. Но как же любовь? Он не может расстаться с Марисой. А Мариса не может уехать из Чикаго: на работе ее ценят, неплохо платят. А что будет в чужом городе? Наконец Рон находит себе место. Не художника, не искусствоведа – бармена в престижном ресторане в центре Чикаго. Можно уже жениться? Нет, у Рона опять все не слава богу. По натуре он художник, творец, в Нью-Йорке принадлежал скорее к богемной среде. Атмосфера ресторана его, естественно, угнетает. Он впадает в депрессию. Какой уж тут брак!

Семь лет продолжалась эта любовная канитель. Оборвалась она внезапно. Во время своего визита к родителям в Нью-Йорк Рон получил предложение стать компаньоном отца, владельца небольшого магазина, и там и остался. Разрыв был болезненным, сердечные раны не зажили у обоих, по-моему, и сейчас.

В многочисленных опросах, которые американские социологи проводят среди супружеских пар, на вопрос: «Что для вас самое главное в семейной жизни?» из разнообразного набора – «материальный достаток, дети, укрытие от житейских бурь, любовь, общность духовных интересов…» – на первое место неизменно выходит «любовь». Таким образом, ценность романтической любви, так решительно заявленная Максом Лернером, глубоким знатоком американской культуры, получает свое социологическое подтверждение.

На этом, однако, разговор о любви еще не окончен. Изучая дальше труд Лернера «Развитие цивилизации в Америке», я наткнулась на странный тезис: «Американские родители, особенно матери, не имеющие полноценной эмоциональной жизни,… страдают от дефицита эмоций».