Скажи что-нибудь хорошее

Пашкина агрессия вмиг исчезла. Он очень хотел поговорить с Георгием. Может быть, даже больше, чем пуститься в погоню за Валюшей и Кирюхой. В глубине души Пашка надеялся, что Георгий даст ответ на вопрос, что ему делать со своими странными чувствами.

Георгий отворил тяжелую дверь и жестом пригласил Пашку внутрь. В комнате кудесника почти ничего не изменилось. Поначалу Пашка не мог понять, чего не хватает, и, беззастенчиво оглядываясь, анализировал обстановку.

– Что ищешь? – поинтересовался Георгий.

– Не могу понять, что изменилось, вроде все на месте, а чего-то не хватает.

– Ишь ты, какой чувствительный, – удивился доктор. – Там стоит, – сказал он, показав рукой в направлении библиотеки.

Пашка прошел по указанному адресу и увидел повернутый изнанкой холст в раме. Он мгновенно сообразил, что пустота, возникшая в жилище кудесника, связана с отсутствием картины.

– Зачем ты убрал? – спросил он, не отрывая взгляда от тыльной стороны холста, безуспешно пытаясь расшифровать размашистые буквы названия картины.

– Воспоминания… – неопределенно ответил Георгий. – Тяжко это, и ей, и мне…

Туман неопределенности только сгустился. Если честно, Пашку не слишком интересовали переживания Георгия. Ему было гораздо важнее узнать дополнительную информацию про Валюшу с Кирюхой, но он не знал, с чего начать.

– Скажи, доктор, за что ты мужика в сарай посадил?

– А куда еще девать этого говноеда? С такими, как он, разговор короткий. Он свою тушу наел от жира – денег слишком много. Не знал, куда девать, потому проедал, пропивал и баб имел. Точнее, они его, потому что здесь без домкрата не обойтись.

– А чего он сюда приперся? Мог бы и дома на диету сесть… – недоумевал Пашка.

– Не мог. Не привык отказывать себе ни в чем. Он и ко мне приехал, думал, я – добрый волшебник. Палочкой взмахну, он и сдуется, как шарик. А когда сдуется, поедет домой и займется тем же самым. Потому что денег много, и все позволено. А палочки-то и нету! – развел руками Георгий. – Пускай беснуется. Водички полезно попить. Иногда и мозг промывать нужно, не только тело. – Кудесник прислушался. – Слышишь, орет матом?

Пашка прислушался. Действительно, издалека доносились какие-то едва различимые звуки, но понять, что именно произносил толстяк, Шило не смог, как ни старался.

– Слышу, но очень слабо, – признался он.

– Куда тебе… – улыбнулся Георгий. – Ничего, захочешь – научишься. Будешь слышать, как трава на озере шелестит, даже когда ветра нет.

– Слушай, кудесник, твои загадки меня достали. – Пашка почти умоляюще смотрел на Георгия. – Скажи, где мне Валентину искать?

Георгий задумался. Он молчал минуты две, будто прислушиваясь к воздуху.

– Не скажу, – вдруг отчеканил Георгий. – Нужна она тебе – сам найдешь. Слушай себя, и дорога склеится.

Шило разозлился не на шутку:

– Что тебе стоит, колдун ты несчастный?! Просто скажи, я в любую дыру за ней поеду, заберу ее с Кирюхой и жить с ними стану. Она нужна мне, ты понимаешь? – Пашка осекся под огненным взглядом Георгия.

– Все сказал? Теперь молчи и слушай.

Пашке показалось, что доктор усилием воли потушил огонь в разъяренных зрачках. Он притих и замолчал. Георгий, судя по всему, понял, что Шило – весь внимание.

– Знаешь, сынок, я когда-то тоже был таким, как ты. Хотел мир к своим ногам положить… Дурью занимался, бесился, мстил кому-то, за людей никого не считал… Великими для меня были только двое: я и Господь Бог. Он даже на втором месте. Я с ним и соревновался. Думал: если Ты такой всемогущий, останови меня, покажи, что я неправильно живу, не так поступаю. Годы шли, я жил как хотел, а Господь все никак не ставил меня на место, и как-то раз я подумал, что Его может и не быть. Тогда получается, что я и есть – Бог. Значит, я все делаю правильно. Тогда я вообразил себя вершителем судеб: казнил, кого хотел, миловал, кого желал, меры не знал и думал, что прав во всем. Если бы я жрать любил, стал бы таким, как этот! – Георгий мотнул головой в сторону сарая, где продолжал бесноваться толстяк.

Кудесник помолчал, прислушиваясь к звукам, доносившимся будто из подземелья, и продолжил:

– Мои предпочтения были совсем другими: я по-своему восстанавливал справедливость и считал себя неопровержимым верховным судьей, решение которого – закон для всех. Кто не хотел подчиняться моим правилам, того пускали в расход. А как иначе? Я ведь всемогущий! Как можно не повиноваться верховному жрецу… – Горькая ухмылка пересекла лицо кудесника. – В исполнении моей воли не существовало преград. Я соревновался с Ним до такой степени, что однажды решил сделать из храма свой дом – такую роскошную огромную квартиру с высокими потолками и древними росписями на стенах, с изображениями своих подчиненных на иконах и обеденным столом вместо алтаря. А Он все молчал, и я перестал думать о Нем. Он показался мне слабаком, который ничего не решает: придуманный слабаками вождь слабаков, мифический терпила, который вынес все унижения и лишения просто от того, что не имел достаточно сил, чтобы противостоять своим врагам.