Скажи что-нибудь хорошее

Раздумывая об этом парадоксальном явлении, Пашка добрался до Жениной обители. Он тихо-тихо открыл дверь, протиснулся внутрь и онемел от увиденного. Евгения, еще слабая, очень худая, бледная и совершенно счастливая, сидела на кровати и смотрела на него. Ее привычная милая, детская улыбка вновь играла на пока еще бесцветных губах. Худющие руки опирались на край кровати, а тонкие костлявые плечики выглядывали из-под сорочки всеми косточками и ямками. Зрелище было настолько трогательным, что Шило чуть не прослезился. Он изо всех сил постарался сдержать эмоции.

– Жень, – позвал он, боясь, что та испугается. – Жень… Ты в порядке? – Он внимательно изучал пациентку.

– Милый, мне давно не было так хорошо! – прошептала Евгения. – Кажется, я смогу сейчас взлететь. – Она говорила очень тихо, но четко. Кажется, не бредила и была совершенно адекватна.

Она вдруг подняла руки и, глубоко вздохнув, попыталась изобразить состояние полета. Но вдруг резко остановилась и уронила руки на кровать.

– Нет, – Евгения помотала головой, – пока не могу. Попробую только пройтись.

Пашка растерялся. Он вовсе не был уверен, что ей можно «пройтись». Но ее безумная радость заразила его, и он с готовностью протянул руку, чтобы Женя смогла опереться на нее. С огромным усилием Женя поднялась с кровати и попыталась сделать шаг, опершись всем весом на Пашкины трицепсы. Для него это был смешной вес, Евгения тянула килограммов на сорок, он мог поднять ее одной рукой вместо гантелей, которые привык тягать в тренажерном зале.

Шило интуитивно поймал момент, когда Женя превратилась в неодушевленный утяжелитель. Он вовремя подставил руку и перехватил бездыханную женщину на оба предплечья.

– Ну вот, расхорохорилась тут, – бормотал Пашка, укладывая ее на кровать. – Будешь так себя вести – никакие кудесники не помогут, – ворчал он, нежно гладя ее по голове и в который раз не зная, что делать. Он не мог уйти, чтобы спросить об этом, но и позвать кого-то тоже не мог. Пашка сидел, боясь пошевелиться, минут десять. Женя или крепко спала, или находилась в бессознательном состоянии. Или… Пашку прошиб холодный пот. Он лихорадочно пробовал нащупать пульс на холодном запястье. Пульса не было.

– Твою мать, хоть бы кто-нибудь мимо прошел, – пробормотал он под нос и прямо рядом услышал знакомый голос.

– Что, поднялась? – Георгий стоял в дверном проеме, опираясь на палку, вырезанную из сосны и отполированную до такой степени, что в ее поверхности отражалось солнце.

Георгий, судя по всему, чувствовал себя гораздо лучше. Его глаза прояснились, спина распрямилась, и только сосновая трость напоминала о том, что совсем недавно ее хозяин с трудом передвигал ноги.

– Поднялась, – ответил Пашка, удивленно рассматривая Георгия, – и тут же упала… Я смотрю, ты тоже поднялся…

– Да мне некогда время без толку проводить, я всегда так: упал – поднялся. А вот ей не надо больше падать, и так душа еле держится в теле. Ну-ка, отойди, Шило.

Георгий присел к Евгении на кровать и взял ее руку в свою. Он что-то долго и осторожно нащупывал, передвигал пальцы вверх-вниз по запястью, немного наклонял голову, будто прислушиваясь, задумывался, несколько раз покачал головой. Потом аккуратно положил хрупкую прозрачную ручку на кровать и закрыл глаза. Пашка стоял молча. Встречи с кудесником всякий раз производили на него противоречивое воздействие. Сейчас почему-то он ожидал самого худшего, он уже мысленно проклинал себя за то, что позволил Евгении встать и повиновался минутному радостному порыву. Словом, повел себя так, будто она выздоровела. Шило был готов есть землю, рвать себя на куски, валяться в ногах у кого угодно, только бы знать, что он не стал причиной ее смерти. Он во все глаза смотрел на Георгия, который замер, опершись на сосновый посох.

– Эй, доктор! – тихонько окликнул Пашка, когда ему показалось, что прошло несколько часов.