Скажи что-нибудь хорошее

Мотя тем временем занялся любимым делом. Он стал читать рукопись. Огромное количество грамматических ошибок поразило гораздо меньше, чем фантазии милиционера. То, что описал в своих бреднях старшина, тянуло на сценарную заявку полного метра. Когда Матвей читал безграмотные каракули участкового, он пытался представить ситуации в образах. Это ему удалось. Проступки итальянского мафиозо показались жалкой пародией на совершенное Мотей преступление. Главный герой – естественно, старшина Каморкин – заслуживал по сюжету если не барельефа в Кремле, то хотя бы ордена за заслуги перед Отечеством. Злодей, которого одолел старшина, не имел аналогов в мировой практике, потому что был невероятно изощрен, коварен и предусмотрителен. Матвей с трудом узнал себя в описании, и то потому что совпадала последовательность действий. Вынес – сложил – убежал. Правда, многое не совпадало. Угрожал ножом продавцу, соучастники держали под прицелом, многочисленные побои, травма черепа, огнестрельное оружие, сопротивление властям, нанесение телесных повреждений представителю закона…

Матвейка даже не смог поставить себя рядом с описанными событиями. Как раз в момент, когда он пытался это сделать, появился старшина с огрызком карандаша в руке.

– Пиши.

– Карандашом? – удивился Мотя.

– Не бзди. Я потом обведу.

Матвей не знал, как сказать, чтобы мент не обиделся. Подумав секунд двадцать, он осторожно начал:

– Тварищ старшина, я не смогу подписать этот протокол, потому что это – вранье.

У мента перекосилось лицо.

– Ты в себе, сопляк? Не сможешь подписать?! Не сможешь только тогда, когда у тебя обе руки будут сломаны!

Он схватил гранитный бюст Ленина со стола и припечатал свободной рукой Мотину кисть. Дальше все происходило как в кино. Мотя смотрел на свою руку, прижатую к поверхности письменного стола огромной ладонью пузатого милиционера. Статуэтка Владимира Ильича взлетела несколько раз над головой Каморкина и опустилась на фаланги, запястье и предплечье Матвея. Все произошло в считаные секунды. Боль появилась после третьего удара. Она родилась из кончиков пальцев, как бы намекая на то, что это – только начало. Потом беспощадными колючими иголками просочилась выше, к запястью, и вгрызлась в локоть, будто желая откусить всю руку.

Матвейка терпел изо всех сил.

– Ну вот, теперь я вообще не смогу подписать… – Он пытался язвить: – Вы же мне руку отняли.

Участковый только повысил градус:

– Ты же левша!! – Он помнил. – Давай подписывай. А то и вторую щас оприходую.

Мотя понял, что так и будет.

– Отстегни наручники. – Он перешел на ты. Ему стало все равно.

Каморкин как-то покорно отстегнул вторую руку Матвея, всунул в нее карандаш и ткнул зажатой Мотиной рукой в место, предназначенное для подписи показаний.

– Пиши, – яростно прошептал он прямо в ухо Матвею. – Со сказанных мною слов…

Мотя аккуратно написал фразу.

– Изложено верно.

Матвей написал: «С моих слов изложено верно».

– Подпись!!! – заорал вдруг старшина. – Подпись!!!

Мотя расписался впервые в жизни, ровным ученическим почерком нарисовал: М. Орлов.

28. Георгий

После Валюшиного рассказа Пашка серьезно задумался. Валентина, похоже, тоже погрузилась в свои мысли и примолкла. Почему-то сейчас Шило чувствовал себя так, будто они с Валей очень близки и знают друг друга много лет. Она казалась ему родной, понятной и очень-очень желанной. Пашка боялся неосторожным словом прогнать мгновение призрачного равновесия и не знал, что сказать. Валя выглядела умиротворенной и расслабленной. Она задумчиво перебирала шелковые кисточки белоснежных салфеток, покрывавших деревянный стол. Пашка очень осторожно встал со стула, подошел к Валентине, опустился на корточки и взял ее за руку.

– Не переживай, – сказал он, как тот парень со шрамом. – Оставайся со мной. Ты мне очень нужна.

Валя внимательно посмотрела ему в глаза.

– Ты больше не будешь говорить плохо про Георгия?

– Тебя только это волнует?

– Нет, – тихо ответила Валя. – Но сначала скажи!

– Да я ему почти сразу поверил. Видно же, что он не от мира сего. Просто за последние два года мы такого наслушались от врачей и экстрасенсов, что почти потеряли веру. Поэтому я с осторожностью ко всем отношусь.

– А знаешь, Павел, когда он не может помочь, он сразу отправляет.

– Куда отправляет? – заинтересовался Шило.

– Езжайте, говорит, домой. Молитесь.

– И что это значит?

– Это значит только одно: ни врачи, ни чудо, ни Георгий уже не помогут. Шансов нет. При мне он отправил троих, даже не осмотрев больных. Он сказал: «Езжайте домой, молитесь». Одна женщина упала в обморок после его слов. Он облил ее водой, растер пальцы, виски. Когда она пришла в себя, он ей что-то на ухо нашептал, и она успокоилась сразу. Сказала «спасибо» и увезла своего мужа. У нее такое лицо стало… Светлое, что ли. Очень грустное и очень светлое. Потом она снова приехала, сказала, что хочет работать здесь, помогать, ухаживать за больными.

– И что? – спросил Пашка.