– Чжу, если люди мяомань сдались, то почему же ты продолжил убивать их? Твоя злоба чрезмерна. За бесчисленные убийства тебя прикуют к стене на месяц – будет время хорошенько подумать о том, что ты сотворил!
Что же мне оставалось? Я отказался от пищи.
Каждый день на рассвете ко мне в темницу приносил еду странный юноша. Какое-то время он молча сидел рядом, потом уходил, а ночью забирал нетронутую плошку. Глаза у него были темные, как два омута.
Я лежал в холодной и сырой камере, тихо ожидая прихода смерти.
Сознание помутилось, я не помнил, сколько дней провел в таком положении. Мне было холодно, тепло по капле покидало мое тело. Во сне я возвращался в долину снега и льда, такую близкую к небу, и чувствовал, что постепенно таю, рассеиваюсь, словно дым или туман…
Однажды мою голову обхватили чьи-то теплые руки, а в ушах прозвенел знакомый голос:
– Чжу, не умирайте! В ваших жилах – кровь императора Хуан-ди. Жертвовать собой нужно только ради народа и страны. Разве вы не можете стерпеть столь мелкое унижение? Вы малодушны! Сын императора Яо, недостойный быть принцем Хуася! Объявив голодовку и отказавшись покаяться, знаете ли вы, насколько жалко выглядите, ваше высочество?
Кто-то влил мне в рот ложку теплого рисового супа.
Я услышал женский плач.
– Гунь, Нюйин… – Я медленно открыл глаза, шепотом повторяя их имена, а по моему лицу текли слезы.
Позади Гуня и сестры я увидел юношу с темными глазами, спокойно наблюдавшего за нами.
– Кто он? Пусть уходит, – задыхаясь, сказал я.
– Это Чунхуа [47], – тихо прошептал мне на ухо Гунь.
Чунхуа? Он происходил из знаменитого рода Ююя [48]. Еще находясь в землях мяомань, я слышал, что он из новой знати племенного союза Хуася. Говорили, что он очень благороден, а его моральные принципы поистине достойны восхищения. Его люди возделывали земли у горы Ли, на озере Лэй ловили рыбу, на побережье делали глиняную посуду. Куда бы он ни отправился, люди шли за ним. В какой бы город ни прибыл, тот становился столицей.
Когда мяомань подняли мятеж, двенадцать вождей рекомендовали его в союзники, и мой отец отправился к горе Ли, чтобы лично оценить его таланты. Чунхуа примкнул к нашему племенному союзу.
Он мне не понравился, слишком много непонятного таили его глаза.
С меня сняли оковы и отвели к отцу. Тот пытливо посмотрел на меня, я же, склонив голову, молчал. Затем отец отпустил придворных, чтобы поговорить со мной наедине.
– Сын мой! – Он подошел ко мне. – Ты осознал свою ошибку?
Я медленно поднял голову и упрямо поджал губы. В его глазах промелькнули боль и сожаление.
– Ступай. – Он отвернулся и махнул рукавом, приказывая мне уйти.
В расстроенных чувствах я снял военную форму, оставляя позади все переживания о внутренних делах союза. На собрании я наблюдал, как «шестнадцать мудрецов» при дворе выживали министров, а Чунхуа стоял в стороне и помалкивал. Отец был разочарован во мне и все больше и больше доверял Чунхуа. Ради увеличения его влияния он отодвинул в тень старейшин союза, таких как Гунь и Гунгун, которые внесли большой вклад в объединение племен.
Шел долгий, непрерывный ливень. Реки вышли из берегов, затапливая дома, скот и поля. Много людей утонуло или погибло от голода.
На собрании союза отец приказал Гуню взять под контроль воду.
– Ваше величество, если ему это не удастся, как вы накажете Гуня? – спросил Чунхуа.
– Я рассчитываю только на успех, неудача карается смертью, – был ответ.
– Если потерплю неудачу, я готов умереть. – Гунь смотрел на императора без тени страха на лице.
– Отец, позволь мне заняться водой, – вызвался я, давно потерявший интерес ко всему, в том числе к жизни и смерти.
Люди не первый год страдали от наводнений. До Гуня много вельмож отправлялись усмирить воду, но возвращались ни с чем. На этот раз отец, подстрекаемый Чунхуа, решил, что неспособность обуздать воду будет караться смертью.
Чунхуа посмотрел на меня, затем перевел взгляд на моего отца и с едва заметной ухмылкой произнес:
– Хуася славится своими архитектурными сооружениями и управляет водами многих рек. Что до способности контролировать реки, то среди князей Гунь самый одаренный.
– Ваше величество, я готов. – Гунь, не давая мне пройти, вышел вперед.
Отец на мгновение задумался, его губы дрогнули. Он отдал приказ Гуню отправляться.
Я поймал взгляд Чунхуа, чьи глаза были все такими же темными, словно глубокие омуты, – и невольно вздрогнул.
Дождь все лил. Я пошел проводить Гуня. Капли дождя падали на наши плащи и на тростниковые шляпы. За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова. Я молча провожал в путь человека, который заботился обо мне и ободрял меня в детстве. С тех пор как умер дядя, Гунь был для меня самым близким и надежным человеком в мире.
– Идите назад, Чжу.
Перейдя реку на границе города, Гунь остановился. Дождь размыл дорогу.
– Дядя Гунь, берегите себя! – Мое сердце наполнялось грустью, я знал тысячи слов, но ни одно не подходило в этот момент.