Сказание о годах Хогэн

Однако, "согласно учениям", во время сражения один непременно выигрывает, а другой проигрывает, и заранее трудно бывает узнать результат. Он соответствует лишь наполненности судьбы и зависит только от глубины кармы» (свиток I, гл. 4).

Иногда сочетание буддийских представлений с конфуцианскими встречается в одной и той же фразе, как во II свитке (гл. I): «Согласно обещанию, данному в прежней жизни, мы стали господином и слугой и будем следовать этому обещанию до самого конца». Далее здесь развивается идея связи господина и слуги в строго конфуцианском духе.

Ещё одним идейным фактором, влияющим на развитие сюжета в «Сказании», является ссылка на прецедент из китайской истории.

Великая восточно-азиатская культурная общность испытывала подавляющее влияние китайской цивилизации не только в эпоху заимствования соседними с Китаем народами иероглифической письменности, системы землевладения или конфуцианской философии. Китайская история, литература и точные науки на протяжении столетий оставались образцовыми для соседних народов. Японские авторы особое значение придавали прецеденту из истории Китая, благо китайские хроникёры тысячелетиями фиксировали события в династийных историях и исторических трактатах.

Не составляли исключения во внимании к китайским образцам и историческим прецедентам и воинские повествования. В «Сказании о годах Хогэн», кроме указаний на конфуцианские этические нормы, то и дело встречаются заимствованные из китайских памятников представления о «голосе феникса», «девятивратном дворце», «лике дракона», отсылки к примерам из истории Китая (например: «Несмотря на то, что ханьский Гао-цзу правил Поднебесной с мечём в 3 сяку в руках, когда он погубил хуайнаньского Цин-бу, он сам лишился жизни, поражённый случайной стрелой») и даже небольшие новеллы из китайских исторических сочинений.

Целью указания на исторический прецедент является оправдание или объяснение смысла поступка героя. Кармическая связь вызывает ту или иную ситуацию, объясняет судьбу героя, его социальное положение. Но в целом «Сказание о годах Хогэн» проникнуто ещё одной общей идеей — идеей греховности выступления против монаршей власти и неизбежности поражения такого выступления. От начала до конца произведения повествователь пространственно не покидает лагерь сторонников мятежного Сутоку. Этим вызван и эмоциональный настрой памятника в целом: повествуя о героических помощниках мятежника, упоминая в качестве мотивов его выступления японских монархов, повторно занимавших оставленный ими престол, повествователь представляет замысел мятежников обречённым на поражение и оплакивает горестный конец неудачников.

Насыщенность «Сказания» книжными элементами (в том числе и указаниями на примеры из древней японской истории) настолько велика, что наводит на мысль об авторском его происхождении, о написании этого произведения одним эрудированным книжником. Одно время даже называли имя такого книжника, некоего Токунага Харумо, хотя современные исследователи от такой атрибуции по ряду причин отказались.

Фольклорный элемент в «Сказании»

Композиционно «Сказание о годах Хогэн» представляет собою законченное произведение с завязкой, изложением хода событий в их последовательности, развязкой и эпилогом. Таким оно стало после редакторской обработки отдельных эпизодов, бытовавших в устном исполнении, после их интерпретации в причинно-следственном плане. Об устном их бытовании свидетельствуют несколько характерных особенностей, в частности, многочисленные формульные выражения, подробности в описании доспехов и вооружения героев и хода поединков, «называние имени» участниками единоборства, гиперболизация силы героя. Эти детали предназначены характеризовать героя, поэтому слушатели ревниво за ними следили.

Вспомним, как описывается подготовка к бою Ильи Муромца с Калином-царём: