Скачка тринадцати

Ипподром в Эйнтри наполнился веселой толпой, исполненной надежд и набитой деньгами. Первую из банкнот Остин Гленн отдал на входе и с удовлетворением отметил, что она прошла незамеченной в суматохе, царящей у касс. Вторую он благополучно разменял в битком набитом баре, третью – в ларьке, где продавались каталоги. «Было бы из-за чего беспокоиться! – сардонически усмехнулся Остин. – Какой смысл держать деньги у себя целых пять лет?»

Тотализатор, как обычно, открылся заранее, чтобы принимать ставки на Большой национальный – перед самой скачкой кассы не успевали обслужить всех желающих. Когда Остин подошел к кассам, чтобы поставить на избранного им фаворита, у окошечек уже стояли длиннющие хвосты: умные люди делали ставки заранее, чтобы успеть занять лучшие места на трибунах.

Остин встал в очередь, заранее написав на своей программке номер лошади, на которую хотел поставить. Когда подошла его очередь, он сказал:

– Сто на победу, номер двенадцать в Большом национальном! – и спокойно отсчитал помятые купюры. Расторопная кассирша, выдавая билетик, окинула его мимолетным, но внимательным взглядом.

– Следующий! – сказала она, глядя уже на того, кто стоял за Тленном.

«Проще простого!» – самодовольно подумал Остин, сунув билетик в карман пиджака. Сотня на то, что номер двенадцатый выиграет. Некоторые ставят на призовые места, но он, Гленн, всегда говорил, что это ерунда. Он-то в лошадях разбирается. Всегда этим гордился. Лучшие шансы – у третьего фаворита, Хонтед-Хауза, да и жокея лучше Спрингфилда не найдешь. Гленн, довольный, вернулся в бар и взял еще пива.

В раздевалке Джерри Спрингфилду не составило труда скрыть свое похмелье и свой страх. Прочих жокеев трясла обычная лихорадка, охватывающая любого перед такой скачкой, как Большой национальный. У всех пересохло во рту, все были немного рассеянны. Обычных шуточек было почти не слышно.

«Две калитки, – в отчаянии думал Джерри. – Канава, банкетка… Господи, как же я со всем этим справлюсь?»

Пока Джерри обливался потом, старший полицейский офицер Криспин, начальник местной полиции, лихорадочно соображал, что делать с только что поступившей информацией. Видимо, чтобы быть уверенным в успехе, придется отправиться к главному, кто есть на ипподроме.

Главным на любом ипподроме является старший распорядитель Жокейского клуба. Старший распорядитель был в столовой, принимал за ленчем группу важных заморских гостей, когда старший полицейский офицер Криспин оторвал его от жареного седла барашка.

– Мне нужно срочно поговорить с вами, сэр, – шепнул полицейский, наклонившись к уху распорядителя.

Сэр Уильям Вестерленд мельком взглянул на синюю форму, щедро украшенную знаками различия.

– Вы по служебному делу?

– Да, сэр. Нельзя ли нам побеседовать наедине?

– Наверное, можно, если дело важное.

Сэр Уильям встал, с сожалением посмотрел на недоеденное жаркое и вывел полицейского на балкон своей личной ложи, расположенной на самом верху трибун. Мужчины стояли, ежась на холодном ветру. Им пришлось повысить голос, чтобы перекричать рев толпы и вопли букмекеров, объявляющих ставки на приближающуюся первую скачку.

– Это по поводу ограбления банка в Бирмингеме, сэр, – сказал Криспин.

– Но ведь с тех пор прошло больше года! – удивился Вестерленд.

– Часть похищенных банкнот появилась сегодня здесь, на ипподроме.

Вестерленд нахмурился. Ему не было нужды вспоминать подробности. Грабители взорвали хранилище, считавшееся неприступным, и прорвались через полицейское оцепление, похитив более трех с половиной миллионов. Эта история наделала больше шуму, чем гибель адмирала Нельсона.

Во время взрыва погибли четверо мужчин и ребенок, случайно оказавшиеся под стеной банка. Позднее в перестрелке были убиты две домохозяйки и двое молодых полисменов. Грабители приехали на пожарной машине. Не успел затихнуть грохот взрыва, как они нырнули в пролом, вынесли мешки с деньгами, якобы «для сохранности», и попытались улизнуть с добычей. В последний момент озадаченный констебль попытался их остановить. Ему ответили градом пулеметных пуль. Одного из бандитов опознали, задержали, судили и приговорили к тридцати годам тюремного заключения. Он отсидел ровнехонько тридцать дней, после чего ему устроили шикарный побег. Вернуть его за решетку и отловить его сообщников стало первоочередной задачей полиции.

– Это первый след за несколько месяцев, – сурово сказал Криспин. – Если мы задержим того, кто явился сюда с этими деньгами…

Вестерленд посмотрел на кишащую внизу многотысячную толпу.

– По-моему, это безнадежно.

– Нет, сэр, – Криспин покачал аккуратно подстриженной седеющей головой. – Остроглазая кассирша в тотализаторе приметили одну из банкнот, а теперь мы нашли еще девять. Один из кассиров на входе помнит, что ему дали за билет стофунтовую купюру. Деньги были выпачканы и измяты, но на ощупь они новые.

– И тем не менее…

– Кассирша запомнила этого человека в лицо. Она говорит, что он поставил только на одну лошадь, на победу. Во время Большого национального обычно так не делают.

– На какую лошадь?