Сижу на нарах (из непечатного)

А я живу в своем гробу,
табачный дым летит в трубу,
окурки по полу снуют,
соседи счастие куют.

Их наковальня так звонка,
победоносна и груба,
что грусть струится, как мука,
из трещин моего гроба.

Мой гроб оклеен изнутри
газетой «Правда», — о, нора.
Держу всеобщее пари,
что смерть наступит до утра,

до наковальни, до борьбы,
до излияния в клозет…
Ласкает каменные лбы
поветрие дневных газет.

1960

Вот моя деревня

Пыль, безлюдье. Как обычно.
Квохчет радио в дому.
На дороге — кака бычья —
потому что потому.
Клуб. Пристанище культуры.
Баба движется с мешком.
Здоровенный куль у дуры,
в коем — сено с запашком.
Дед, рожденный в прошлом веке,
дремлет в новом амплуа:
на его дубленом веке
муха делает а-а.
Парень хату молоточком
заколачивает впрок.
Точка, значит. Мало точки:
ржавый вешает замок.
…Тишина над сельской новью.
Я стою — в руке блокнот.
Новый стих веретеном вью
без прикрас и без длиннот.
И колышет слабым ветром
утро зябкий матерьял —
красный флаг над сельсоветом,
что изрядно полинял.

1974

«Лучшие люди»

На заборе, не при деле,
на осеннем ветерке
люди лучшие висели —
от плохих невдалеке.

Фотографии поникли,
пробрала их, с ветром, дрожь.
И серьезные те лики
поливал осенний дождь.

А в квартирах в это время
люди худшие, в тепле,
потребляли чай с вареньем…
Словом, жили на земле.

А меж тем и этим братством,
сам не свой, стоял поэт…
И решал: куда податься?
Середины-то ведь нет!

1970

«У меня такая боль безбожная…»

У меня такая боль безбожная
набухает в жилке — на виске.
Погостишь, как гвоздик у сапожника,
и сидишь — по шляпку в каблуке!

В нашей дымной, в нашей вздорной комнате
половицы пляшут под ногой.
Заходите, трагики и комики,
поделитесь серенькой тоской.

У меня такая жизнь протезная,
что и запрокинуться невмочь…
А вчера соседку перерезало
на две половины: День и Ночь.

1963

«На Колымском тракте — трактир…»

На Колымском тракте — трактир.
Пьет проезжий преступный мир.
Пролетают с воплем машины,
тянут бешеный свой пунктир.
А в трактире преют плешины.
Вышла девушка на крыльцо —
кровью вымазано лицо.

1963

«Какое страшное лицо!..»

Какое страшное лицо!
Глаза ночные, без просвета,
а губы вылились свинцом…
Кому-то будет он отцом?
Чье тело будет им согрето?
Он молча пьет из кружки пиво.
И жмется очередь тоскливо.

1963

«Эта песня, птичка-песня…»