Сивилла

— Это происходит сейчас, — ответила Мэри, печально качая головой. — Прошлого не существует. Прошлое является настоящим, если ты несешь его с собой.

Позже доктор Уилбур узнала, что Мэри всегда тянуло к единственному настоящему дому, который она знала в жизни, — к дому Мэри Дорсетт.

— Мэри, — спросила доктор, когда время сеанса стало истекать, — надеюсь, вы не обидитесь за то, что я спрашиваю, но куда вы собираетесь идти, когда выйдете отсюда?

— Домой, — ответила Мэри. — Домой, туда, куда мне положено. Когда я приду туда, я позвоню папе. Сивилла рассказывала вам, что он со своей женой Фридой живет в Детройте? Я хочу успокоить его насчет многих вещей. Видите ли, Сивилла не показывает ему, что могла бы постараться получше. Я единственная, кто показывает ему это.

— Но возможно, кто-нибудь мешает этому старанию? — многозначительно спросила доктор. — Вы не попробовали устранить это с пути перед тем, как стараться?

— Нужно стараться, — ответила Мэри твердо, почти вдохновенно. — «На широком поле битвы» нужно стараться.

Доктор кивнула. Мэри продолжила:

На биваке этой жизни
Не безропотным тельцом —
Будь героем и бойцом!

Доктор пыталась что-то вставить, но Мэри, пояснив, что это «Псалом о жизни» Генри Уодсворта Лонгфелло, продолжала цитировать:

Жизнь великих подтверждает:
Не пылинка мы, не прах.

Мир покинув, оставляет
Человек свой след в веках.

Вновь доктор хотела вмешаться, но Мэри продолжала декламировать:

Сохраним свой облик гордый
В суете рутинных дел.
Труд — наш подвиг благородный,
И терпенье — наш удел.

Голос Мэри дрожал, когда она добавила:

— Ах, бедная… бедная…

— Кто бедная? — спросила доктор.

— Жизнь, — тут же ответила Мэри. — Эти биваки, где расположились солдаты, очень плохие. Мы все не можем быть героями.

— Бивак, — поправила доктор, — это не обязательно место, где располагаются солдаты. Биваком можно назвать всякий лагерь, где остановились люди.

— Я вам говорю, как есть на самом деле, — ответила Мэри с ноткой раздражения. — Слово тут не важно. Этот бивак, где все мы были, нехороший. Мы были солдатами в битве, обреченной на поражение. Вот как все было. Все время чего-то добиваясь, все время к чему-то стремясь, мы учились трудиться и ждать. Мы старались быть терпеливыми. Мы были очень хорошими, пока были маленькими. Мы многому научились и старались, старались, старались. Сивилла старалась. Я старалась. Мы все старались. Но ничего не получилось.

— Мэри, — мягко сказала доктор, — возможно, что-то помешало вашим попыткам. Возможно, попытки дадут результат, когда мы узнаем, что вам мешало.

— Так что вы видите, — ответила Мэри, проигнорировав замечание доктора, — не всегда можно верить поэтам. Я никому не верю.

— Вы верили бабушке?

Мэри кивнула головой.

— Вы верите своему отцу.

— Да. — Это «да» было подчеркнуто голосом. — Он — почти совершенное человеческое существо.

Стало ясно, что Мэри любит отца безгранично.

— Вы, должно быть, верите мне, иначе вас бы здесь не было.

— Ну, наверно, — сказала Мэри.

— Так что же с этими попытками? — спросила доктор, возвращаясь к вопросу, от которого уклонилась Мэри. — Как вы считаете, мы сможем обнаружить то, что обрекает эти попытки на неудачу?

— Здесь подходит слово «возможность», — ответила Мэри. — Мы должны создать себе максимум возможностей. Мы все хотим, чтобы Сивилла это сделала.

Это прозвучало как эхо с долин, окружавших Уиллоу-Корнерс.

— Ну же, Мэри, — настаивала доктор, — вы все-таки не ответили на мой вопрос.

— Подобно садовнику, — медленно ответила Мэри, — мы должны выдернуть сорняк и уничтожить его.

— Совершенно верно, — согласилась с ней доктор, — но что же это за сорняк?

— «И потому мертва душа, что дремлет, — невпопад процитировала Мэри, — и все вокруг не то, чем кажется сначала».

Мэри продолжала уклоняться. В какой-то момент, когда она заговорила о необходимости выдернуть сорняк, доктор подумала, что она стоит на пороге открытия причины, вызвавшей первоначальную травму. Но применив поэзию как маску, за которой можно спрятаться, Мэри продолжала скрывать суть травмы. Тем не менее у доктора складывалось отчетливое впечатление, что Мэри, с ее вдумчивостью и созерцательностью, и в самом деле до какой-то степени знает правду об этой травме. Доктору, кроме того, стало ясно, что Мэри, хотя она и печальна, и грустна, и разрываема религиозными конфликтами, все же ищет позитивное решение проблем, угнетающих Сивиллу и ее многочисленные «я». Было заметно, что у Мэри есть искреннее желание уничтожить этот скрытый сорняк.

Их час завершился. Доктор Уилбур проводила свою новую пациентку к двери.

— Вы знаете «Эгоиста» Сары Феллз? — спросила Мэри. — Сивилла и я любили это стихотворение, когда были маленькими девочками. Вот как оно звучит: