Сивилла

— Ну, вот сейчас, доктор Уилбур, у меня есть практические заботы. Вы, наверное, знаете, что Сивилла и Тедди Ривз, ее подруга из Уиттер-холла, только что сняли на двоих квартирку на Морнингсайд-драйв. Вы понимаете, что значит — новая квартира. Вчера в восемь сорок пять утра я должна была встретиться с рабочими, которые вставляют новые окна. Мне пришлось опять выходить из дома в семь пятнадцать вечера, потому что я не хотела, чтобы новыми шторами занималась Сивилла. Я чувствую, что это мое дело — поддерживать в доме порядок. Из-за всех этих хлопот в последние дни мы не можем с утра выспаться. Поэтому мне пришлось прикрепить объявление «Не беспокоить» у дверного колокольчика. Сивилла и Тедди сняли квартиру. А все дела, связанные с ней, падают на меня.

— А чем еще вы занимаетесь?

— Трудно чем-то заниматься в этом сарае на Морнингсайд-драйв, который называют старинным домом. Как я хотела бы, чтобы у нас было побольше свободного места! Я бы тогда разбила цветник, выделила бы помещение для животных. У нас ведь только Капри.

— Вам не нравится Нью-Йорк?

— Не очень. Но вообще-то, я мало где бываю. Иногда я захожу в какой-нибудь музей или библиотеку. Это практически все. Я не покидаю жилища.

— А чем вы там занимаетесь?

— Делаю работу по дому, читаю, слушаю музыку. Немножко рисую. Пишу стихи. Поэзия облегчает боль.

— Какую боль, Мэри?

— О, я молилась о том, что мы переживаем.

— Какая боль, Мэри?

— Разве они вам не говорили? Вики, Сивилла, Пегги Лу?

— Не впрямую. Они говорили о том, что боятся близости с людьми, музыки, рук, боятся оказаться в ловушке, а отвергая свою мать, Вики и Пегги Лу свидетельствуют о том, что боятся ее. Вы ее боитесь?

— Я никогда не ощущала мать Сивиллы своей, — доверительно призналась Мэри.

— А что за боль, Мэри?

— В свое время вы узнаете. Вот почему я и сказала Вики, что хотела бы прийти сегодня. Мне хотелось бы помочь проводить наш анализ. Но я чувствую себя виноватой за то, что пришла. Возможно, это грех — ходить к психиатру.

— Итак, Мэри, — доктор говорила очень медленно, очень отчетливо, — вам известно, что Сивилла, Вики и Пегги Лу приходили сюда в течение девяти месяцев. По вашему мнению, что-то сказанное или сделанное ими здесь является грешным?

— Я не знаю, — задумчиво ответила Мэри. — Действительно не знаю.

— Так почему вы пришли?

— Тогда, в прошлом месяце, среди цветущего кизила и диких яблонь, вы были не психиатром, — задумчиво ответила Мэри. — Вы были другом. Мы нуждаемся в друзьях.

— У Сивиллы есть друзья. Разве ее друзья не являются и вашими?

— Наверное, — ответила Мэри, — но только некоторым образом. Тедди Ривз знает меня по имени и может отличить меня от других, но Лора Хочкинс считает, что я — это Сивилла. И так считает большинство людей, знаете ли. Иногда я бываю очень одинока.

— Тогда почему бы вам не пойти и не поискать себе собственных друзей, как это делает Вики?

— Ну вы же знаете, как это бывает, — стала объяснять Мэри. — Во-первых, у меня нет для этого одежды. Я просто надеваю то, что нахожу в нашем шкафу. Но то, что хорошо выглядит на других, не обязательно идет мне. — Мэри сделала паузу, склонила голову и добавила с легкой усталой улыбкой: — Да и вообще, я не так привлекательна, как Вики, и не столь величественна, как Ванесса. Мне с ними не сравниться. Я такая, какая я есть.

Только позже доктор Уилбур узнала, что Мэри видела себя дамой несколько старообразного типа, доброй пухлой матушкой, не слишком изящной. Мэри возникла как хранитель дома, вечная домохозяйка, интересующаяся только Kinder, K"uche, Kirche [6]. И хотя никаких детей не было, хотя трудно было готовить в этих, как выразилась Мэри, «городских квартирках с кухоньками размером с пенал для карандашей», доктору Уилбур становилось все яснее, что трудности у Мэри возникали не из-за отсутствия Kinder, не из-за сложностей с K"uche, но главным образом из-за проблем, вращавшихся вокруг Kirche. Со временем доктор узнала, что фраза «возможно, это грех — ходить к психиатру», окрашенная в темные тона, отражала конфликты, связанные с вопросом о вере.

В темных тонах был выдержан и рассказ Мэри о бабушке Дорсетт.

— Бабушка умерла, — сказала доктору Мэри во время сеанса 15 июня 1955 года. — Ее место занять было некому. Сивилла бабушку не оплакивала. Сивилла пропала. Пегги Лу оплакивала ее втихомолку, когда оставалась одна. Все мы, за исключением Вики, оплакивали бабушку, но я убивалась больше всех. После смерти бабушки я появилась, чтобы оплакивать ее.

— Вы появились на похоронах?

— Нет, — ответила Мэри, — меня там не было. Сивилле тогда было девять лет. Я появилась, когда нам было десять и всем заправляла Пегги Лу.

— Как вы получили свое имя?

— Это бабушкино имя. Я похожа на бабушку и потому взяла ее имя. Сын бабушки Дорсетт является моим отцом, так что я похожа и на него.

Мэри беззвучно заплакала. «Вот они, эти слезы, которых не проливала Сивилла», — подумала доктор.

— В чем дело, Мэри? — спросила она.

— Бабушка, — ответила Мэри.

— Но, Мэри, с тех пор прошло больше двадцати лет.