Сивилла

Ее горькое одиночество имело одну положительную сторону. У нее выработалось настоящее чувство независимости, способность делать то, что ей действительно хочется, невзирая на чьи-то указания или возражения. Пребывая в изоляции, Пегги Лу умела каким-то образом ощущать себя свободной, хотя это была такая свобода, от которой ей хотелось проломить дыру в самом центре вселенной.

Иногда Вики сожалела о том, что позволила Пегги Лу выйти на передний план у могилы Мэри Дорсетт. Но тогда Вики считала (и сейчас, вспоминая об этом, полагала, что считала правильно), что иной образ действий невозможен.

К тому же, уверяла себя Вики, хотя Мэри Дорсетт была чудесным человеком, она не являлась ее бабушкой и потому у Вики не было причин включаться в эти ужасные переживания. Она решила, что больше всего это подойдет Пегги Лу. Кроме всего прочего, Сивилла, стоявшая у могилы, ощущала гнев. Разбираться с гневом было функцией Пегги Лу, а не Вики.

Более того, эти два года, отданные Пегги, не прошли даром. Именно появление Пегги Лу (а вовсе не рука, положенная на плечо Сивиллы) предотвратило прыжок девочки в могилу Мэри Дорсетт. Пегги Лу, активный ребенок, после похорон смогла сделать то, чего не сделала бы Сивилла, ребенок пассивный. Когда гости, прибывшие на похороны, остались в доме Дорсеттов, Пегги Лу завоевала благодарность мистера и миссис Дорсетт, сняв с них заботы о беспокойной двухлетней Элли. В самом деле, Дорсетты были довольны тем, что их дочь стала наконец активной, и Вики с изумлением увидела, что Хэтти Дорсетт лучше уживается со своей дочерью после смерти Мэри Дорсетт, чем до нее. Дочь, вернувшаяся с похорон и остававшаяся в доме в течение двух лет, могла огрызаться и, придя в ярость, бегать по мебели, но она была более обаятельной, чем дочь, которая жила в этом белом доме до смерти Мэри Дорсетт.

Пегги Лу была в большей степени «как другие дети», чем Сивилла. Хотя у Вики не было полной уверенности, она искала объяснение в том, что Пегги Лу, игравшая роль дочери после смерти Мэри, была гораздо больше похожа на саму Хэтти, чем Сивилла. Любопытно было также наблюдать, как по возвращении Сивиллы миссис Дорсетт посчитала именно Сивиллу, а не Пегги Лу «какой-то другой». «Этот ребенок стал совсем другим, — кричала Хэтти. — Я от нее через потолок выскочу!»

Вики вспомнила, как она велела Пегги Лу у могилы Мэри Дорсетт откликаться на имя Сивиллы Дорсетт, потому что невежливо тыкать людям в глаза их ошибки. На второй день своего пребывания в этом мире Вики и сама последовала собственному совету. В комнате шестого класса она немедленно откликнулась, когда мистер Стронг, ее учитель, произнес имя Сивиллы Дорсетт.

Вики нравился мистер Стронг, и она помнила, что он нравился и Сивилле. Как-то во второй половине дня, когда Сивилла убирала на заднем дворе сухие листья, случайно проходивший мимо мистер Стронг окликнул ее. Очнувшись от мечтаний о Виктории Антуанетте, Сивилла испугалась того, что учитель обратился к ней первым.

«Разве это не умилительно, — думала Вики, — что Сивилла не знает обо мне, но продолжает мечтать об этой воображаемой девочке, чье имя я теперь ношу? Очень печально, что Сивилла не знает ни о ком из тех людей, что живут в ней».

Прекрасно справившись в свой первый школьный день со всеми предметами, включая арифметику, которую она изучала, наблюдая со стороны, Вики пошла домой, смакуя свою новую форму существования.

Приближаясь к дому Дорсеттов, Вики заметила, что миссис Дорсетт торчит в окне. Миссис Дорсетт, подумала Вики, всегда производит впечатление подглядывающей.

— Заходи. Мы сейчас пойдем в гости, — сказала Хэтти. — У Гринов родился малыш. Давай-ка сходим туда и посмотрим, что там делается.

«Ну вот, — подумала Вики, — опять этот чуть ли не ежедневный ритуал с бесконечными скучными разговорами женщин, на который покорно соглашалась Сивилла. Что ж, — решила Вики, — я пойду. Пегги Лу отбивалась бы, но я буду вести себя дипломатично».